МИФ ХХ ВЕКА

Протестантство с самого начала оказывается духовно расколотым. Как считает движение защиты, оно означает наращивание германской воли к свободе, национальной жизни, личной совести. Бесспорно, оно проложило путь всему тому, что мы сегодня называем произведениями нашей высшей культуры и науки. С религиозной же точки зрения оно перестает действовать, потому что остановилось на полпути и на месте римского создало иерусалимский центр: право на господство буквы преградило путь тому духу, который когда-то провозгласил мастер Эккехарт, но оно ничего не смогло сделать против инквизиции и ее костров. Когда Лютер положил в Вормсе руку одновременно на Новый и Ветхий Завет, он совершил поступок, который его сторонники рассматривают как символический и почитают как святой. По букве этих книг впредь замерялись религиозность и ценность протестанта. Снова мерило для нашей духовной жизни лежало вне германской сущности, даже если это не так просто определить, как в случае ''антихриста" в Риме. Встреча Лютера и Цвингли показывает, как сильно он прикован к старому. Его учение о причастии, связанное с поклонением материи, мы до сих пор тащим с собой в протестантской редакции веры. Только очень поздно Лютер отделался от "евреев и их лжи" и заявил, что нам с Моисеем больше нечего делать. Но между тем "Библия" стала народной книгой, ветхозаветное пророчество стало религией. Тем самым проникновение евреев в нашу жизнь и ее оцепенение сделали новый шаг вперед, и нет в том никакого чуда, что впредь белокурые немецкие дети каждое Воскресенье должны были петь: "Тебе, Тебе, Иегова, хочу я петь, потому что где еще есть такой Бог, как Ты…"

Евреи заимствовали (как и многое другое) представление о всемирном (космическом) Боге у персов. Здесь мы находим мощное свидетельство религиозно-философского признания полярного бытия. Великая космическая драма разыгрывается в борьбе между светом и мраком. Она длится вечность, до тех пор - как говорилось ранее - пока после жестокой борьбы не явится спаситель Саошьянт и не отделит черных овец от белых, то есть фигура, в качестве которой в более позднем мире появился Иисус. Высшей точкой драматизма, конечно, должна стать победа, но нигде динамика духовного не изложена более сознательно и великолепно, чем здесь, в древнеперсидском учении. И потому нам, кто начинает отказываться сегодня от чуждой статики всего иерусалимского, наряду со сказаниями северных народов, и эта драма Персии кажется родственной и близкой. Потустороннее (метафизическое) представление объединяется, к тому же, в пару со строгим учением этики и дополняет духовную общность в религиозно-этическом отношении, как это всегда воспринималось сознательными нордическими людьми.

Германский человек при своем появлении в мировой истории поначалу философией не занимался. Но если что-либо и характерно для его сущности, то это динамика его внутренней и внешней жизни, по естественной необходимости соединенная в пару с антипатией к кое-как созданному неподвижному монизму; к типу церковного оцепенения, которое было ему в дальнейшем навязано благодаря техническому и дипломатическому превосходству Рима во времена слабости, потому что эпоха молодости его расы заканчивалась, старые боги находились в состоянии умирания и шел поиск новых.

Если же полемика между Европой и Римом сводилась к компромиссу, который как таковой, несмотря на массу возмущений, длится теперь свыше 150 лет (но лишь поэтому не воспринимается так тяжело, что продолжают существовать старые домашние обычаи, существовавшие до принятия христианства и лишь получившие новое толкование), то этот компромисс оказался невозможным в областях искусства, философии и науки. Здесь борьба велась наиболее сознательно и упорно и закончилась поражением террора запретов и инквизиторских костров, даже если это еще не проникло в сознание медленно реагирующих масс, в том числе и обманутых образованных людей. Здесь европейский дух раскрывается во всей своей динамике и четком понимании противоположности существования, но одновременно оказывается, что спор за формы нордического европейца волнует меньше, чем правдивость как внутренняя ценность характера, которая послужила предпосылкой в науке и философии.