Microsoft Word - VK Chapter 1.doc

жизнь и бессмертие – это ведь не одно и то же. Вечная жизнь – тут, – он

притрагивается к своей груди. – А бессмертие – здесь, – его палец

касается виска. – Вечная жизнь, – он кривится, – включена в базовый

соцпакет. А бессмертие доступно только избранным. И думаю… Думаю,

вы бы могли достичь его.

- Достичь? Разве я не уже один из Бессмертных? – шучу я.

- Разница такая же, как между человеком и животным, – он вдруг снова

являет мне свое пустое лицо. – Очевидная человеку и неочевидная

животному.

- Значит, мне еще предстоит эволюция?

- Само собой ничего не происходит, – возражает Шрейер. – Животное из

себя надо вытравливать. Вы, кстати, не принимаете таблетки

безмятежности?

- Нет. В последнее время – нет.

- Очень зря, – добродушно укоряет меня он. – Ничто так не поднимает

человека над собой, как они. Советую попробовать снова. Ну что ж… На

брудершафт?

Мы чокаемся.

- За твое развитие! – Шрейер высасывает все содержимое своего шара до

дна, опускает его на песок. – Спасибо, что пришел.

- Спасибо, что позвали, – улыбаюсь я.

Когда бог ласково говорит с мясником, для последнего это скорей

означает грядущее заклание, чем приглашение в апостолы. И кто, как не

мясник, сам играющий в бога со скотиной, должен бы это понимать.

- Что же это? «Франсиско де Орелльяна»? – я впускаю в пустой стакан

лучи заходящего солнца, гляжу на просвет.

- «Кетцалькоатль». Ее лет сто, как не производят уже. Я не пью, но

говорят, вкус изысканный.

- Не знаю, – я повожу плечами. – Главное – эффект.

- Мда. Ну – и на всякий случай… Если вдруг будешь колебаться. Пятьсот

Третьего мы туда тоже отправим. Не явишься ты, придется

отрабатывать ему, – он вздыхает, как бы показывая, насколько ему был

бы неприятен этот вариант. – Эллен тебя проводит. Эллен!

На прощание он жмет мне руку. У него хорошее рукопожатие и

приятная ладонь – крепкая, сухая, гладкая. При его работе это, наверняка,

полезно, хотя и ровным счетом ни о чем не говорит. Об этом я знаю по работе

собственной – а через меня человеческих рук тоже проходит немало.

Он остается на пляже, а госпожа Шрейер – без шляпы – эскортирует

меня к лифту. Скорее, даже буксирует – учитывая мое состояние и то, что она

по-­‐прежнему плывет впереди, а я гребу в ее кильватере.

- Ничего не хотите сказать? – интересуется ее спина.

Все происходящее со мной сегодня решительно ничем не напоминает

реальность, и это придает мне нездорового легкомыслия.

- Хочу.

Мы уже в доме. Комната с темно-­‐красными стенами. На одной из них -­‐

огромное золотое лицо Будды, выпуклое, все в паутине трещин, глаза

закрыты, веки разбухли от накопившихся за тысячу лет снов. Под Буддой –

широкая тахта, обитая вытертой черной кожей.

Она оборачивается.

- Что же?

- Вы не зря тут живете. Под этим вашим куполом. Загар, действительно,

очень… – я провожу взглядом по ее ногам – от сандалий до отреза

платья. – Очень-­‐очень ровный. Очень.

Эллен молчит, но я вижу, как вздымается под кофейной тканью ее

грудь.

- Кажется, вам немного жарко, – замечаю я.

- Мне немного тесно, – она поправляет ворот своего платья.

- Ваш муж рекомендовал мне принимать таблетки безмятежности.

Считает, что надо вытравливать из меня животное.

Госпожа Шрейер медленно, словно сомневаясь, поднимает руку,

берется за оправу и снимает очки. Глаза у нее огромные, изумрудные,

охваченные карим ободком, но какие-­‐то будто матовые, будто драгоценные

камни слишком долго без внимания пролежали на витрине. Высокие

бронзовые скулы, гладкий лоб, тонкая переносица… Без очков, словно без

панциря, она кажется совсем хрупкой – той приглашающей, вызывающей