женской хрупкостью, которую мужчине хочется изорвать, расцарапать,
затоптать.
Я оказываюсь рядом с ней.
- Не надо, – говорит она.
Беру ее за кисть – сильнее, чем надо – зачем-‐то тяну вниз. Не знаю, хочу
ли я сделать ей приятно или больно.
- Больно, – она пытается высвободиться.
Я отпускаю ее. Она делает шаг назад.
- Уходите.
До самого лифта Эллен молчит, а я созерцаю ее затылок, наблюдаю, как
льется и сияет мед ее волос. Я чувствую, как из-‐за какой-‐то неуклюжести,
неверного движения, спонтанная сила тяготения, почти столкнувшая нас,
нечаянных, в космическом пространстве, слабнет, как траектории наших
судеб вот-‐вот растащат нас друг от друга на сотни световых лет.
Но собираюсь с мыслями я лишь когда уже стою в кабине.
- Чего не надо?
Эллен чуть прищуривается. Она не переспрашивает. Она помнит свои
слова, обдумывает их.
- Оставьте это свое животное в покое, – произносит она. – Не надо его
травить.
Двери закрываются.