Мятеж

— Ты знаешь, я сейчас могла бы тебе просто приказать, и ты был бы не в состоянии сопротивляться моему приказу.

Он аккуратно прилёг на койку и принялся ждать. Пусть её.

Тишина.

Ни звука.

Тогда Эй Джи снова попробовал активировать канал Дайса. Получилось с первого раза.

— Капитан, сорр…

— Не сейчас, Эй Джи.

И отключился.

В каюте стало так тихо, что шум благополучно заработавшего на полную климатизатора теперь казался чем-то запредельно громким, рокочуще-шипящим, этот белый шум заливался в уши и принимался там плескаться, перекатываясь слева направо.

— Эй.

Молчание.

Флот-лейтенант снова принял вертикальное положение.

Если в чём-то эффектор и была права, так это в том, что по сути ему ничего не мешало согласиться с её, хм, предложением.

Ни чувство долга, ни представления о профессиональной чести, ни даже формальная субординация и единоначалие тут были ни при чём.

Кто он, Эй Джи, навигатор без крафта, солдат без приказа, вперёдсмотрящий без глаз. Кто он такой, какова его роль на этой затерянной в недрах субсвета астространции?

Он только мешался у всех под ногами, даже чинить трёпаный климатизатор ему никто не приказывал, все от него только отмахивались.

А чего хотел лично он, флот-лейтенант Хиллари?

Как там сказала эффектор, «статвыброс сниженных волевых качеств и способности к принятию решений в экстремальных ситуациях». Ни добавить, ни отнять.

Он мямля и молчун, единственное, что хоть как-то интересовало Эй Джи помимо прокладывания трасс в недрах дипа — это была возня с никому не нужными поломанными вещами. А теперь он и сам такая поломанная вещь. Скоро эту вещь спишут и забудут.

Так почему бы не заняться напоследок своим любимым делом, прокладывать курс и чинить вещи. Пусть этой вещью хоть раз в жизни будет он сам.

Эй Джи открыл канал с Ковальским.

— Передай им, что я согласен.

А потом снова связался с Дайсом:

— Капитан, срочная вводная. Жду вас с коммандером в своей каюте.

На этот раз ответ пришёл без задержки.

— Апро, флот-лейтенант. Мин-две-мин.

Другое дело, вот что значит правильная интонация. Сразу тебя услышали. Как в старые добрые времена на «Джайн Аве».

Дело осталось за малым.

Нужно было придумать, как обойти ловушку мозголомов Томлина.

Это возможно, чувствовал Эй Джи. И даже довольно просто, если не считаться с возможными потерями.

Две чудовищных птицы бились не на жизнь, а насмерть.

Налетали издалека, рубили изогнутыми клинками когтей, терзали острыми, как бритвы, кромками крыльев, рвали плоть каменными клювами, целясь в глаза, в пульсирующую шею, в печень, в сердце. И снова разлетались, высматривая у противника слабину.

Воздух стонал, разрываемый их сверкающим оперением на тончайшие струйки, что свивались в итоге в грозовые фронты и гигантские вихри жестоких торнадо, которые увечили небо и землю, заслоняли собой солнце и звёзды, погружали твердь во мрак отчаяния.

При виде этого ужасного зрелища хотелось спрятаться, убежать, скрыться. Нет, не так, просто хотелось умереть, лишь бы больше не видеть, не слышать, не осязать.

Не вдыхать впалой грудью тошнотворный запах горелой плоти, пролитой крови, разорванных сухожилий, трепещущих артерий.

Не дожидаться в ужасе мгновения новой сшибки.

Но кровавый этот спектакль продолжался по своим законам, не желая спрашивать мнения у случайного зрителя, не по собственной воле взошедшего на эти подмостки. Зрители приходят и уходят, а эта битва началась не сегодня и не сегодня она закончится. Миллионы жизней полягут в этой битве, как уже полегли до того, но не в этом цена, не в этом трагедия.

Ценой и трагедией этой битвы были судьбы цивилизаций.

Цзинь Цзиюнь не смог себя пересилить, отвернулся, ушёл, ссутулившись, в другой отсек такого же малопонятного назначения, но у этого был существенный плюс — в нём не была включена трансляция местной жуткой гемисферы.

Кто знает, почему спасители не ограничивались транскарниальной стимуляцией затылочной доли, или что там у них сходило за аналог зрительной коры, а рендерили[182]полноценную голо-проекцию. Обычно это давало Цзинь Цзиюню возможность ориентироваться в происходящем на борту, но именно сейчас такая показушная открытость была чрезмерной до вывороченных кишок.

С тех пор, как в гемисфере показался тот другой спаситель, Цзинь Цзиюнь места себе не находил.

С одной стороны они с Илиа Фейи были как близнецы: те же ходули ножных манипуляторов, те же сегментированные пучки сервомехов на месте безжалостно купированных верхних конечностей, та же металлическая клювообразная маска на лице, те же омерзительные тяжи мышц и сухожилий под чешуйчатой псевдокожей. Но великая Галактика, насколько они были разными!