Мгла

Он видел, как его Ромашка взяла своей красивой рукой Сашку за член, стала мять его через трусы, попыталась оттянуть их, но они оказались слишком узкие. Тогда она засунула руку снизу и вытащила его, как колбасу из сумки. Она обхватила его пальцами, которые едва смыкались на нем, и сжала, как заслуженную награду, а другой рукой оттягивала трусы, оголяя член до основания и освобождая мошонку, чтобы было удобнее.

Ромашка любовалась им и ласкала рукой, улыбаясь от удовольствия и одновременно от стыда. Она ласкала чужого мужчину и чувствовала на себе руки Зудина. Сашка сел перед ней. Она подняла ногу и села на него, почувствовав, как он уперся в нее. Сашка заерзал, стараясь попасть в нее. Она вправила его рукой и медленно, преодолевая дискомфорт, опустила на него свое распаленное тело. Она почувствовала, что с Сашкой плотнее, чем с Зудиным. Было непривычно и хорошо. Сознание заволокло чем-то чудесным.

Она обхватила Сашку за шею и подняла глаза. Ромашка не видела его глаз, они спрятались за упавшими на лицо волосами. Она видела только рот с пухлыми как у девушки губами. Она двинулась вперед и поцеловала его взасос. Он казался ей диким самцом, скрывающим за волосами горящие глаза.

Зудин оказался чуть ли не посторонним. Он положил ей на плечи руки, и она обернулась. Глаза Зудина, ставшие сейчас незнакомыми, смотрели в ее подпрыгивающее лицо. Его пальцы мягко вошли в нее сзади. Потом вошло большое и глубоко. Как же классно он это делал, медленно и не прерываясь. Ромашка почувствовала, будто ее тело ниже пояса уже не принадлежит ей. Ее наполнили сзади и спереди, и двигались в ней, и это было невыносимо приятно. Горячие волны поднимались снизу и распространялись по всему телу. Она будто срослась со своими мужчинами.

Сашка мял ее груди своими ручищами, но Ромашке не было больно, она вся словно горела. Она старалась погасить этот зуд, но он только усиливался. Ромашка почувствовала с двух сторон одновременный толчок и ее пронзила судорога. Ее затрясло и с какими-то несвойственными ей звуками, вырвавшимися из ее горла, она повалилась на Сашку. В одурманенном сознании Зудина запечатлелся ее роскошный зад с безобразной дырой посередине.

Когда Ромашка пришла в себя, она подумала, что секс сделал ее еще пьяней. Она лежала на спине, ей было очень хорошо, хотелось просто разметать руки и полежать, побыть в невесомости, не ощущая никого и ничего, кроме себя. Но руки мужчин не отпускали ее, гладили властно и знающе. Она подумала, как это хорошо, когда твое тело ласкают четыре руки.

Ее поставили на колени. Зудин пристроился сзади. Ромашка готова была замурлыкать от удовольствия. Она подняла голову и хотела обернуться, но что-то уперлось ей в лицо. Она даже не поняла, зачем открыла рот, наверное, просто успев за секунду понять, что хочет этого. Взяла в рот. Ромашке было стыдно открыть глаза, потому, что она знала, что на нее смотрит Зудин. Но ей нравилось то, что она делала. Она задвигала головой.

Ей безумно нравилось, что с ней проделывали. Это был настоящий кайф. Все трое старались, чтобы получить свое. Работа сделалась напряженной. Зудин видел ее красивую спину с ямочками над талией, широкие ягодицы, вздрагивающие от толчков, и лицо, повернутое к нему в профиль. И еще толстый как пивная банка член, который лез ей в рот, направляемый мощными сашкиными бедрами. Ромашка двигала головой, закрыв глаза от удовольствия. Зудин понял, что ради такого момента он и хотел этого. Возбуждение достигло апогея.

Сашка нажал ей на затылок. Она вдохнула и взяла глубже. Зудин почувствовал, что сейчас кончит. Сашка вынул, поводил по ее мокрым губам, и снова нажал, посильней. Она приняла еще глубже. И подавилась. Зудин четко видел, как у Ромашки конвульсивно отпала челюсть, она вся вздрогнула, и рвотный спазм вытолкнул Сашку из ее глотки. Блестящий от слюны удавоголов застыл перед ее лицом, а она все давилась, изгибая по-кошачьи спину. Как будто у нее кто-то сидел внутри и дергал за внутренности, выражая неудовольствие по поводу того, чем она занималась.

Но главное, — каким не то, что некрасивым, и даже не безобразным, а каким страшным было ее лицо. Ее совершенное по красоте лицо, каким чудовищным оно было — как какая-то птица или рептилия, которой распороли брюхо, и она от боли разинула пасть. Он так явственно это видел, что протрезвел. Так бывает в фильмах про нечистую силу или оживших мертвецов, когда человеческое лицо внезапно превращается в бесовскую харю, или смрадный череп с лохмотьями кожи. Красивыми остались лишь волосы, как будто содранные с Ромашки и прилепленные к голове страшилища.

Ее вырвало. Мышцы выбросили струю отвратительной жижи, попав на Сашку и на постель. Зудин подумал, что Ромашка сейчас напомнила его же собственный член, когда он кончал ей на лицо. Только эмоции были разные. Противоположные. Зудина словно окатили водой. По спине пробежал холод, и сердце сжалось от омерзения, как будто он очнулся в переплетении чешуйчатых тел, копошащихся скользких туловищ. Он понял, что задохнется, если не выберется из-под этой гнили.