Вопрос насчет стажа является «сакральным», именно им адвокат пытается смутить эксперта, показать его неуверенность или даже низкую квалификацию. Иногда этот вопрос, особенно заданный врасплох, в самом деле действует на молодого эксперта угнетающе. Эксперт сам понимает, что стаж у него небольшой, и чувствует в связи с этим определенную уязвимость. Если адвокат поймет по интонации доктора, что тот в себе не уверен, он сделает все возможное для того, чтобы еще больше смутить его. Поэтому мне было строго-настрого наказано отвечать на этот вопрос уверенно и с достоинством.
«Один год!» — выдал я голосом Василия Алибабаевича из фильма «Джентльмены удачи», даже с некоторым вызовом.
«Угу… — снова фальшиво огорчился адвокат и сделал мхатовскую паузу. — Вы считаете, что обладаете квалификацией для того, чтобы проводить подобные экспертизы?»
После стажа квалификация занимает второе место в списке каверзных вопросов. Спрашивает адвокат всегда с риторической интонацией, и всем присутствующим, включая эксперта, становится сразу ясно: эксперт никакой квалификацией не обладает, он зеленый недоучка, ни черта не понимающий в экспертизе из-за отсутствия опыта. Иногда после этого вопроса сразу же следует второй: «Скажите, сколько подобных трупов вы уже исследовали за время своей практики?», и если этот труп первый или второй (третий, пятый), то адвокат опять опускает глаза в текст, мычит как бы себе под нос, но так, чтобы все слышали: «Мда-а…» и снова замирает в паузе.
Все это действует очень тягостно на неподготовленного эксперта, он начинает сомневаться в себе, особенно если сразу же после вопросов адвокат приводит какие-то данные, не относящиеся к конкретной экспертизе, но выглядящие солидно, — например, выдержки из какого-то руководства или мнение специалиста, называемое «независимой экспертизой». Люди, присутствующие в зале судебного заседания, конечно же, смотрят на выступающих и иногда даже позволяют себе комментировать те или иные вопросы и ответы. Если в придачу ко всему у эксперта есть так называемая боязнь сцены, то ситуация может стать для него мучительной и даже позорной.
Но я-то был предупрежден! Мой опытный босс рассказал мне, о чем меня будут спрашивать и как нужно отвечать. Почти все вопросы он угадал; как я потом убедился, они всегда одинаковые, за редким исключением. Я не забывал перед ответами выдерживать паузы секунды на три, не горячился и выглядел вполне достойно. Меня также проинструктировали о том, что если ситуация выходит из-под контроля, нужно обратиться к судье и дать ей понять: адвокат начинает нести чушь, и этот цирк пора прекращать. Почти всегда подобное обращение работает, и допрос прекращается.
Еще одним раздражающим фактором в таких судейских выступлениях является то, что заседания никогда не начинаются вовремя. Задержка может составлять от нескольких десятков минут до часов, и почти всегда она связана или с доставкой обвиняемого, или с опозданием адвоката, причем последняя причина встречается в разы чаще. Я никогда не понимал, почему все остальные участники процесса должны ждать адвоката, который в свое оправдание приводит какие-то детские причины, а судьи ему не делают никаких внушений. Самое долгое ожидание в моей практике составило почти два часа, но было компенсировано временем моего допроса. Меня вызвали в суд по инициативе адвоката, и когда начался допрос, он спросил: «Это ваше заключение?» — «Да». — «Вы его подтверждаете?» — «Да». — «У меня больше нет вопросов». Судья немного обалдела от такого хода и спросила: «У кого-нибудь есть вопросы к эксперту?» Вопросов никто не имел. «Спасибо, вы свободны», — сказала мне судья, и я ушел, так и не поняв, что это было.
Так постепенно я учился разным житейским премудростям, которые очень помогают в работе, попутно заводя хорошие знакомства среди не последних в городе людей — не только сотрудников прокуратуры и милиции, но и начальников колоний».
Я вопросительно посмотрел на эксперта.
«А они-то тут при чем?»
«Ну как же, — усмехнулся он, — начальник колонии был нужным человеком, и не потому, что требовалось кого-то «отмазывать» или улучшать чьи-то условия содержания, с такими вопросами вообще к ним ни разу не обращались. Дело было в полезности колоний».
«Что вы имеете в виду? Я все равно не понимаю. О какой полезности вы говорите?»