Между клизмой и харизмой

После них пошла «тяжелая артиллерия» московского бомонда: Абрамович, Давидович, Шусторович, Куснирович, а за ними «мелкая пехота»: Ваге Енгибарян, Константин Андрикопулос, два Верника, две Эвелины (Хромченко с Бледанс), Надя Сказка с нарядной Елкой и Никас с Витасом. К началу концерта в карманах моих брюк и пиджака скопились четыре кучи мятых евро. Я посчитал их в антракте — что-то около ста тысяч. Грянул концерт. Шнуров встретил толпу возгласом:

— Привет участникам Олигархических Игр! — и добавил: — Наше шоу — говношоу, но оно одно такое!

После песни «Когда нет денег — нет любви» Ярдов нашел меня у турникета и отвел в сторону.

— Народ хмурый, драйва нет. Пиво не заводит. Нужна водка. Срочно бутылок сто! Найди где хочешь.

— Хорошо. — когда Ярдов ставит невозможные задачи, у меня срабатывает защитная реакция: на словах согласиться, но не дергаться. Где я сейчас возьму столько водки? Но на всякий случай спросил жандармов, реально ли достать. Жандармы — ни фига себе! — откуда-то притащили десять ящиков Grey Goose, заработав на мне по бумажке в пятьсот евро. После водки народ, конечно, повеселел. Группа оголтелых банкиров у сцены потребовала со Шнура песню для именинника. И зал в едином порыве завыл:

Я вот день рожденья не буду справлять!
Все заебало! Пиздец нахуй блядь!

Концерт продлился до двух ночи. По окончании гости направились на afterparty в клуб La Grange. Мне надо было туда доставить Шнура, но он перехотел идти. Отлично! Неужели это конец и я могу расслабиться? Адский был день. Только направился к выходу, как кто-то меня окликнул:

— Привет! Не узнаёшь?

— Ольга? Надо же. Ты откуда?

— Я здесь работаю. Инструктором. Обучаю чад Искандера Махмудова кататься на лыжах. Знаешь такого?

— Слышал. А как же наука? Ты защитилась?

— Да. И успела поработать на кафедре искусств семь лет. Вышла второй раз замуж. За олигарха. Оставила науку. Но счастье длилось недолго. Муж завел себе юную модель, живет с ней в Лондоне. А я вот работаю тут.

— Слушай, а пойдем куда-нибудь. Я тут рядом бар знаю, поговорим. А твой первый, как он, где он?

— Жора еще при Горбачеве эмигрировал в Израиль, а оттуда в Америку. Надо было за тебя выходить замуж. Дурой была.

— Сколько ж мы не виделись? Лет десять?

— Девять с половиной.

Кособокий бар Piggy’s в самом центре Куршевеля сочетал в себе уютный бар и стильное джаз-кафе в одном флаконе, как гласила реклама.

— Do you speak english? — обратился я к девушке с плоской грудью и короткими ногами.

— No[67].

— Why?[68]

— Parce que je suis française[69].

— Ясно. И все ж налейте нам виски. Jameson, please. Two shots[70].

Девушка с плоской грудью и короткими ногами ответила отказом, потому как бар закрывался через пять минут. Тогда я спросил, а можно ли купить целую бутылку.

— C’est très cher[71], - отрезала девушка с плоской грудью и короткими ногами.

— Combien?[72] — одно французское слово я все же знал.

— 1350 euros, — заглянула мне в глаза девушка с плоской грудью и короткими ногами.

Я вынул из кармана брюк горстку мятых евро и высыпал на стол. Выпрямив три бумажки по пятьсот евро, протянул девушке с плоской грудью и короткими ногами. От сдачи я победно отказался.

— Нас здесь не любят, пойдем отсюда, — грустно молвила Ольга.

— Зато любят наши деньги, — добавил я.

— Знаешь, как мы их здесь кличем?

— Как?

— Э, Кузьма.

— Почему?

— Искаженное от excusez-moi[73].

Мы быстро добрались до отеля. Лобби-бар был, естественно, закрыт.

— Поднимемся ко мне? — Я попытался обнять Ольгу, но она отпрянула.

— Давай выпьем на улице. Как студенты, с горла. Смотри, какой снег повалил. Давно здесь такого не было.

Мы вышли на улицу. И вправду, валил добрый, мирный снег. Ночное небо было по-зимнему звездным и ясным. И было тихо. Настолько, что морозный скрип наших ботинок отдавался хрустальным эхом. В этом мягком ночном свете чувствовалась потребность в каком-нибудь знамении. И оно случилось. Откуда-то из темной сказки возникли, шатаясь, Ярдов со Шнуром. За ними, словно вурдалаки, выползли из мрака члены группировки «Ленинград».

— Опа-на, а вот и, сука, марсиане! — Шнур, икая и сморкаясь, тут же потянулся к бутылке.

— Извини, можно даму сначала угощу? — Я убрал бутылку за спину.

— Офф корс, ледиз фёрст. — Шнур изобразил нечто похожее на реверанс, еле удержавшись на ногах. Затем получив бутылку, жадно отхлебнул из нее и передал тромбонисту Валдику. Валдик отхлебнул и передал Севычу (маракасы), тот — Микшеру (ударные), далее бутылка пошла по рукам саксофонистов и завершила круг на Пузе (большой барабан). Пузо вернул бутылку мне. Я уступил ее Ярдову. Ярдов пить не стал и пустил бутылку по второму кругу. И подошел к моей спутнице.

— Позвольте представиться. Царевич русского пива, — отчеканил Ярдов и упал на колено. — Вы позволите поцеловать вам руку, мадам?

— А кто же царь? — заметно смутилась Ольга. А у меня к горлу подступил комок гордости за босса. Через минуту галантный Ярдов, облобызав Ольгину руку, поднялся, стряхнул снег с колена и важно произнес: