Метрополис

— Слушай, Гельмут, — сказал он, — не мое дело, где ты занимаешься своим ремеслом, приятель. Но там, где ты сидишь, всего пару недель назад застрелили одного старого товарища. Парня звали Оскар Хейде. Если верить газетам, это сделал доктор Гнаденшусс. Ну, знаешь… псих, который убивает ветеранов-калек. Оскар получил пулю между глаз, и никто не заметил. По крайней мере сразу.

Разумеется, я именно поэтому выбрал это место. Казалось, у доктора Гнаденшусса нет причин снова убивать под мостом на станции «Фридрихштрассе». Но я не собирался говорить об этом продавцу газет, чья забота тронула бы меня куда сильнее, если бы не мысль о том, что придется искать другое место. Я тихо выругался. Последнее, в чем я нуждался и чего хотел, — чтобы кто-нибудь приглядывал за мной. Такое доктор Гнаденшусс мог легко заметить.

— Спасибо за предупреждение, товарищ, — сказал я. — Слышал об этом ублюдке. Как будто в жизни не хватает трудностей. Но я решил, что молния дважды в одно место не ударяет. И здесь так же безопасно, как в любой другой части Берлина. Возможно, даже безопаснее, потому что тут он уже убивал.

Продавец газет кивнул:

— Может, ты и прав. В любом случае, я присмотрю за тобой.

— А ты его знал? Того, которого убили.

— Оскара? Да, знал. Хочешь верь, хочешь нет, но на войне он был моим лейтенантом. — Продавец показал мне татуировку на предплечье: — Это мы. Сто седьмой пехотный. Были частью Пятидесятого резервного. Побывали в Пашенделе, Камбрэ, затем на Марне.

Странно, что мы с ним раньше не встречались. Я более-менее не сомневался, что не было никаких свидетельских показаний продавца газет, который находился бы рядом с местом убийства Оскара Хейде. И я не мог не заметить другую татуировку на его руке: три точки, которые обычно означали «смерть копперам».

— А что насчет тебя? — спросил он. — Выглядишь так, будто сам побывали в бою.

— Восьмой гренадерский. Мы были на Сомме. Моя лучшая половина все еще там, наверное, кормит каких-нибудь французских червей.

— Вот жалость.

— У копперов есть какие-нибудь зацепки о том, кто это сделал? — сменил я тему.

— Нет. Они чешут задницы и ковыряют в носу. Просто для разнообразия. Но я с ними не болтаю, что бы ни случилось, смекаешь? — Низкий грассирующий тенор усиливал впечатление звериной жестокости, которое производил Эрнст. — В этом городе закон не заботится о работягах. Все на стороне большого правительства и смотрят вполглаза, если ты меня понимаешь.

Я тихо вздохнул и пожалел, что мне не дают марку всякий раз, когда я слышу такие дерьмовые замечания.

— И никакого описания этого ублюдка?

— Я знаю лишь то, что пишут в газетах. В конце концов, это моя работа. Убийца ждал, пока на станцию прибудет поезд, смекаешь? Грохот заглушил выстрел. В газете писали, что стреляли из 25-го калибра, а это все равно, что из пневматической винтовки. Так что я думаю, тогда тебе и нужно быть начеку, приятель. Когда прибывают поезда.

Я усмехнулся:

— То есть каждые пять минут.

— А ты хочешь жить вечно?

— Так, как сейчас, не хочу.

— Береги себя, ладно? — сказал продавец и вернулся к своей стойке, насвистывая «Разве она не мила?» — песенку, которая, казалось, звучала из каждого чертового радиоприемника, — но не раньше, чем отдал мне утренний «Моргенпост», ставший ненужным из-за выхода вечернего выпуска.

Меня заинтересовало не только то, почему мы не сталкивались с Эрнстом Галлвицем раньше, но и откуда он знает, что доктор Гнаденшусс убил Оскара Хейде именно из 25-го калибра. Я убедил редакцию «Берлинер Тагеблатт» опустить эту деталь. Что это, удачная догадка? Нечто большее? Если не считать татуировки с тремя точками, продавец не был похож на убийцу. Впрочем, в наше время никто не похож, особенно сами убийцы. Это одно из обстоятельств, которые делают работу трудной. Тем не менее его высказывания о берлинской полиции помогли мне принять решение и занести его в список подозреваемых. В конце концов, никого другого там пока не было.

Я раскрыл газету и почти бездумно листал страницы, поскольку их заполняла, в основном, реклама. Объявление на всю страницу о распродаже женских шуб в магазине «Мейн» в Восточном Берлине не убедило меня изменить мнение: покупать шубу в один из самых жарких дней в году — такое же безумие, как изображать козленка на привязи для тигра-людоеда.

Продолжая проклинать продавца газет, я пытался понять, куда мне перебраться. Ближайшая станция находилась у Фондовой биржи, по меньшей мере в полукилометре к востоку. Пятнадцатиминутная прогулка, если ты на ногах, и несколько дольше, когда ты прикован к тележке клутца. Об этом явно не могло быть и речи. Но, возможно, я сумел бы найти место на Георгенштрассе, недалеко от центральной линии надземки, и через некоторое время мысленно наметил пятачок напротив театра «Трианон», менее чем в двухстах метрах. Немного подождав, я выкурил еще одну самокрутку и отправился в путь.