Метрополис

Я поднялся по лестнице и столкнулся с мужчиной в синем костюме в тонкую полоску, лацканы которого походили на алебарды. Кроме того, при нем имелись котелок, кожаные перчатки и толстая трость. Его светлые волосы были довольно длинными, а морщины на красном лбу — такими глубокими, словно их прорезал ледник. Мужчина явно видел, как я рассматривал цветы.

— Могу чем-то помочь? — спросил он.

— Нет, если только это не ваш букет, — ответил я, повернувшись к нему лицом.

Мужчине было около пятидесяти, и, судя по густому, как штеттинская сажа, акценту, он был берлинцем.

— А кто спрашивает?

Я показал жетон, и глаза мужчины сузились:

— Ты не очень похож на полицейского.

— Мне стоит принять ваши слова за комплимент?

— Я хотел сказать, что мог бы поднести спичку к твоему дыханию и поджечь весь этот чертов квартал. Вот о чем речь. Большинство копперов, которых я встречал в такой ранний час, переваривали первую чашку кофе.

— Кто вы? Местный страховой агент?

Он махнул подбородком в сторону лестницы за моим плечом:

— Расследуешь смерть Евы?

— Верно.

— Из Комиссии по убийствам?

Я кивнул.

— Попробуйте как-нибудь. Мы видим много трупов в самом безобразном виде. И любим выпить, чтобы вычеркнуть из памяти хоть что-то из этого дерьма. Помогает оставаться если не в трезвом, то в здравом уме.

— Могу себе представить.

— Надеюсь, что не можете, ради вашего же блага, герр?..

— Ангерштейн.

— Вы — отец Евы?

Он кивнул.

— Я сержант Гюнтер, Бернхард Гюнтер. Сожалею о вашей утрате.

Он снова кивнул, с трудом сохраняя самообладание:

— Дочь кремировали прежде, чем я узнал о ее смерти.

— Мы изо всех сил старались найти ближайших родственников.

— Вряд ли нашли бы меня. Я был в отъезде. — Он свирепо огляделся, словно пытаясь решить, кого ударить — стену или меня. — По словам местных, полицейских тут не видели с той ночи, когда убили Еву. Так что привело тебя?

Его голос скорее напоминал звериный, чем человеческий. Сплошь оскаленные зубы и прокуренные гланды.

— Я кое-что ищу.

— Можешь сказать мне, что именно?

— Узнаю, когда найду. Возможно, то, чего не заметил раньше. А до тех пор я совсем не против поговорить с вами. Такая работа, герр Ангерштейн. Как игра в мемори, понимаете? Продолжаешь смотреть и, возможно, позже вспоминаешь вещь, которую сначала упустил.

— Ева не была шлюхой, знаешь ли. Постоянной, по крайней мере. У нее имелась хорошая работа. Я просто хочу, чтобы ты это знал. — Он достал бумажник, отыскал банкноту в пятьдесят марок и, словно носовой платок, сунул ее в мой нагрудный карман: — Найди убийцу, сынок, очисти ее имя и получишь еще. Получишь гораздо больше, если позволишь мне самому с ним разобраться.

Я вынул смятую купюру и протянул обратно:

— В моем дыхании вы учуяли ром, герр Ангерштейн, но не жадность. Так что спасибо, но я не могу это принять. Если бы взял, вы подумали бы, будто я вам что-то должен. Вы можете пожалеть о своих деньгах, если я не поймаю убийцу.

— Не поймаешь? Разве такое возможно?

— Такое всегда возможно, если только убийца не оставит имя или адрес.

— Поймай ублюдка, который убил Еву, и я кое-что тебе дам. Возможно, что-то получше.

— Мне от вас ничего не нужно.

— Конечно нужно. Ты же коппер? Поймай убийцу, очисти имя Евы, и я назову человека, который сжег завод «Вольфмиум». Одним махом раскроешь пятьдесят убийств. А может, и больше — окончательное число жертв еще не подсчитали. Я назову тебе имя, дам адрес и даже скажу причину. — Он положил пятьдесят марок обратно в бумажник. — Подумай об этом. Такой арест может сделать твою карьеру, сынок. Всегда полагал, что вы, ребята, интересуетесь подобными вещами. Хотя, судя по тому, как от тебя пахнет, начинаю сомневаться.

— Почему вы думаете, что это было убийство?

— Скажем так, я вращаюсь в кругах, которые иногда пересекаются с вашими. Или, возможно, мне следует сказать не в кругах, а в кольцах.

«Кольцами» называли профессиональные преступные группировки, в основном с севера Берлина. Их существовало великое множество — со своими прозвищами, строгими кодексами, а иногда с характерными татуировками. Организованная преступность в немецком стиле. В Берлине не происходило ни одного серьезного преступления, к которому не приложили бы руку «кольца». Они были всесильны, их влияние простиралось вплоть до Рейхстага. Однажды я видел похороны одного из главарей, типа по кличке Длинный Людвиг, глядя на которые можно было поверить, что умер сам кайзер.

— В каком из «колец»?

— Это уже лишнее — я довольно сказал. Но скажу гораздо больше, если ты добьешься результата, Гюнтер. Если найдешь этого ублюдка.

— Справедливо.