Метод Лиепа: философия тела

Отец сидит в шелковом халате — халат пахнет им. А спит он в пижаме, иногда — и в вязаной шапочке, потому что холодно. Окна на ночь открыты настежь. Ноги всегда в носках: ноги — это его «хлеб». А в уши он вставляет затычки специальные — чтобы не слышать, когда на прогулку выйдет Прут. Прут — огромный пес, он живет в нашем доме, на первом этаже, а гуляет во дворе и громко лает. Отец очень сердится, может и бросить что-нибудь в форточку — что под руку попадется: как-то бросил свой любимый одеколон. После завтрака отец собирается на работу. Он складывает вещи в большую плетеную полосатую сумку, отец привез ее из Мексики. А мне он привез настоящий мексиканский костюм: белое платье, все вышитое разноцветными нитками, а к нему настоящее сомбреро!

Мы с Андрисом выйдем на балкон, чтобы посмотреть, как отец идет в театр. Улица пустая — она и так-то тихая, и машин по ней ездит мало, а в воскресенье и совсем тихо. Отец идет своей «выворотной» походкой, большой и очень красивый. На нем замшевая куртка цвета его волос — золотистая. Отец поворачивается, машет нам рукой и улыбается. У него сегодня хорошее настроение. Он очень разный. А вчера в гараже кто-то сказал ему «Эй, парень!» — отцу понравилось. (Перед его уходом слышу приглушенные голоса в самом конце длинного коридора, у входной двери. Медленно выползаю из детской и выглядываю. Они стоят и целуются. Мама обняла отца за шею, он меня видит, но не останавливается: «А подглядывать нехорошо». — «А я и не подглядываю, я — так»).

Сегодня отца отправили за продуктами. Нам нужно всего много — у нас семья. Но мы не будем стоять в очереди и выбивать чек. Отец откроет неприметную дверь, и мы окажемся в магазине, но с другой стороны — как бы за кулисами. Отец пойдет по коридору, а вокруг все будут всплескивать руками, улыбаться и восклицать: «Марис пришел! Марис пришел!» Знакомые «тетушки» станут отдавать распоряжения, отца усадят и начнут сносить к его ногам (которые его «хлеб») в ящиках и больших пакетах — огурцы и помидоры, мандарины и венгерские компоты (мы их с Андрисом так любим), а еще душистый ананас! Разве это видано — ананас зимой! Отец сидит, смеется, шутит с удовольствием. Его черная норковая куртка расстегнута, шапочка — набекрень. Я стою рядом — мне все интересно. Потом эти «тетушки» придут на его спектакль нарядные и очень довольные. Загружаем продукты в машину. «Па, а почему ты никогда не считаешь сдачу? Вот бабуля — она всегда считает». — «Ну. — он молчит, думает, — если меня на много обманут, я увижу, а если на мало — ну и ладно, Бог с ними».

Потом мы едем в мастерские. Они тоже рядом с домом — у нас все рядом, потому что из наших окон виден Кремль. В мастерские Большого театра мы везем вещи в стирку — бо-ольшой баул: постельное белье и всякое там. Прачечная внизу, в подвале, там всегда очень жарко, клубы пара, резкий запах, потому что рядом красильный цех. В прачечной — Люба. Отец входит, все улыбаются: «Марис пришел!»

Потом поднимаемся выше. Отец идет через ступеньку, я еле поспеваю. Проходим мимо обувщиц. Там все вскакивают, радуются: «Ой, Марис пришел!!!» Отцу балетные туфли шьет Дуся. Дуся заполняет баул, опустевший после прачечной, разноцветными туфлями, где на подошве написано «Лиепа». «Тапочки?! В тапочках в гроб кладут, так и запомни, а это — балетные ТУФЛИ!» Когда к нам приходят гости, им дают надевать отцовские туфли вместо тапочек, у него их много — весь шкаф в коридоре ими забит.

А потом самое интересное — пошивочный цех: нам надо отдать рубашки, заузить их в талии — отец так носит. Тут тоже все лица расцветают улыбками: «Марис, Марис пришел!» Отец каждому дарит шутку или словечко. Потом выдвигает какой-то ящичек и берет оттуда ЦЕЛУЮ ГОРСТЬ (!) блестящих больших камней и сует в карман. Никто не возражает, все только улыбаются. Я с наслаждением предвкушаю, что мне тоже что-нибудь перепадет из этого богатства: как я люблю эти камушки! У нас в коридоре рядом с нашей одеждой висят отцовские костюмы: например, костюм Красса — с целыми рядами больших красных камней, или костюм из другого акта — с бледно-розовыми камнями. А из второго акта «Жизели» (у отца много разных «Жизелей») мне больше всего нравится бархатный светло-синий колет с синими камнями и серебряной нитью. Я часто хожу мимо, облизываюсь — так хочется незаметненько срезать один-другой камешек, но знаю, что за это убьют. Не смею.

Сегодня отец взял меня в театр, у него — «Легенда о любви». Сижу тихо на диванчике в углу. Он переодевается: только один раз зайдет за занавеску, а так — не стесняется, и я не стесняюсь. Я так хорошо его знаю, все родинки и точечки на его большой спине и волоски на груди. У него в театре полосатый халат. Отец всегда гримируется сам, а на столике лежит столько всего интересного! Баночки, кисточки, круглое зеркало в ярко-розовой рамке — из-за границы! Особенно я жду момента, когда тоненькой кисточкой он будет рисовать линию по самому краю глаза — над ресницами. «Не смотри под руку», — говорит отец. Я сижу, вздыхаю, не смотрю.