Метод Лиепа: философия тела

Потом, позднее, отец уже покупал билет на текущий спектакль, проходил через зрительскую часть и так попадал в репетиционный зал на четвертом ярусе.

Сейчас, когда я прошу Андриса прийти ко мне на репетицию, обязательно сама проверяю, есть ли пропуск на служебном подъезде. Всегда перед глазами отец, которого не пускают в театр. А он отдал этому театру свое сердце.

Ну ужасно упорный, этот Принц! Как-то Андрису в театре сказали, что он может приготовить Курбского в «Иване Грозном». Назначили дату спектакля. Все шло непросто. Кто-то не очень хотел показать ему порядок роли, кто-то не очень хотел репетировать. А Андрис шел вперед. Научился репетировать сам: есть педагог — хорошо, нет — не пропадет!

За неделю объявляют, что спектакль не состоится, будет замена. А Андрис репетировать не перестал! И когда накануне назначенной раньше даты оказалось, что все же спектакль будет («Интурист» хотел смотреть только «Ивана Грозного»), этот упорный мальчик готов был танцевать. Так и вижу всю его мужественную фигуру — прекрасные легкие прыжки, разлетающиеся светлые волосы. В его манере удивительно соединялись сила и мягкость, даже нежность.

Андрис и отец — они на многое смотрели по-разному! Отец говорил: «Только не оставляй Большой театр!» А он взял и в 1989 году уехал в Нью-Йорк. Пришел к Михаилу Барышникову в труппу Американского балетного театра и сказал: «Я хочу с вами работать!»

Его первой ролью стал Принц в «Лебедином озере» — балете, поставленном Барышниковым на Андриса. А сам Андрис стал первым советским танцовщиком, который подписал контракт в западной труппе, и это не превратилось в политическое событие.

Отец назвал свою книгу «Я хочу танцевать сто лет».

Андрис оставил сцену раньше, чем мог бы. Правда, он говорит, что перетанцевал все, что хотел. А потом в один день словно перевернул страницу — и нашел себя в другом. Какой же он упорный, этот Принц!

В театре вхожу в лифт вместе с костюмером мужских солистов. Она спрашивает: «Как там наш солнечный мальчик?»

Мастер и Маргарита

Мы все в нашей семье, по сути, похожи. Среди нас есть более страстные и менее страстные. Но нас как-то по-настоящему хватает на одну «историю» с одним человеком. И только если она совсем «изживается», может наступить следующая... а может и не наступить...

Мои родители расстались, прожив вместе 22 года. Сколько я помню, это был вечный поединок характеров. Но кто нам обещал, что наша жизнь должна быть безоблачна? Мужчины и женщины — мы такие разные. Как мы вообще уживаемся вместе?

После расставания родителей мы с отцом старались часто встречаться. Встречались вдвоем. Помню такую славную его интонацию в телефонной трубке: «Маленький, это папа».

Его «новая» жизнь меня ошеломила. Маленькая квартирка на маленькой улице, которая почему-то называлась Большой. Какая-то кошка бродит по дому, утята (!) плавают в ванной.

Горький сказал, что Дункан в жизни Есенина олицетворяла все то, что тому было не нужно.

И как-то со всем этим предстояло жить. Детство отца закончилось не тогда, когда он мальчишкой покинул свою родную Ригу, — оно закончилось, когда отец оставил тот мир, который и являлся его реальной жизнью.

«Поговори с мамой. Может быть, она смогла бы простить меня.» Его Маргарита была мамой не только мне и моему брату, но и ему.

В одном из последних телефильмов об отце за кадром звучит его голос, звучит глухо, трагически: «Быть может, как и все, я делал много ошибок в жизни, но в одном меня никто не может упрекнуть — в своем искусстве я всегда все делал по максимуму».

Непоправимые ошибки. Иногда оглядываешься и не понимаешь: как можно было, например, обидеться на отца из-за ерунды и не помириться с ним? Не успеть помириться, потому что отца не стало.

Андрис (он тогда работал в Нью-Йорке и был на пике успеха) прислал для отца шикарное кожаное пальто. Сказал мне: «Отдай скорее отцу — пусть порадуется».

Не успела. Непростительно.

За Изменой себе и вообще — Изменой, за Преступлением черты и вообще — Преступлением следует хаос, опустошенность, расплата.

Так и в его жизни. А что он сам считал непоправимым?

На обратной стороне литографии, где Пушкин и Натали в профиль, подпись: «Моей Натали — твой Пушкин». Наивно. мило. правда?

Как-то он позвонил, сказал, что находится рядом, спросил, можно ли зайти.

Пришел. Мы были одни. Сел в кресло, озирался по сторонам. Казалось, не мог надышаться воздухом дома — его дома.

— Ты только, пожалуйста, не забывай проверять веревочки у икон и гравюр, они со временем перетираются.

Я обняла его сзади — он замер.

— У меня в жизни никогда не было таких нежных рук.

Мы оба плакали.

Машка

Моя сводная сестра Маша родилась 27 октября 1979 года. И это совсем другая история — она никак не связана с расставанием моих родителей.

Маша появилась, наверное, чтобы одарить отца своим милым детским лепетом в его последние годы. Отец никогда не говорил со мной о ней. Может быть, не хотел ранить? Может быть, ждал шага с моей стороны?

Но первый раз я увидела Машу на похоронах нашего отца, ей было девять лет.

А второй.