Метла системы

– Основатель города?

– Да.

– С табличкой «Личное парковочное место», торчащей из глаза?

– Ну что мы можем сказать? Что личное парковочное место нелицеприятно [132]?

– Да говори, что хочешь. Просто как-то без уважения, ну и всё.

– То есть полное соответствие концепции.

– …

/в/

8 сентября

Вэнс.

Есть ли в мире кожа, да и вообще материя мягче щечки маленького ребенка, ласкаемой вечером у бассейна? Когда ребенок обернут в полотенце, из-под которого беленько выступают тонкие голени, утоньшаясь и переходя в ступни с их вре́менными пятнами. Кожа такая мягкая, с нее смыты вся защита, весь цвет, она белая, как раковина, рыхлая, губки ярко-красные, подцвеченные голубизной, дрожат; ребенок трясется, летом, у бассейна, и солнце намекает на скорое сокрытие с глаз, и жестковолосые матери глазеют безжалостно. И дрожащая кожа почти просвечивает, как новая.

Бассейн рождает чистых, новых, красноглазых детей, дрожащих внутри хлопковых тог, и затем малейшее увлажнение любой части обновленной белой кожи запускает в космос воскресение аромата воскресения, чистоту, что не прейдет до следующего бассейна. Новых детей хочется целовать. И красное солнце клонится, тая в голубом бассейне чистой хлорки, и красноглазых детей берут на руки, и дети остаются следами на плитках пола, высыхающими. И масло для загара уступает стерильному запаху нового начала, в конце дня, вечно нового начала. И, как при любой новизне, в ушах боль, а в глазах жжение и влага.

«Линор, где ты? – написал Концеппер в дневнике, в блокноте с Бэтменом, взятом из коробки с игрушками отсутствовавшего сына. – Эвелин, где ты? Когда зайдешь, захвати „Честного Дельца“».

Посмотрел на маленького ублюдка, который явно хранит в бумажнике фото Линор. Он есть в справочнике сотрудников «Камношифеко», присланном мне феноменально дотошным мистером Шмоуном. Этот Обстат, который учился с Линор в старших классах, его отец стоял за нашей абсурдной Пустыней, а ныне делает в Вашингтоне новые благоглупости пуще прежних; этот молодой Обстат сам невероятным образом стоит за всем корфузианско-пищевым проектом, который тревожит меня все более. Я посмотрел на ублюдка, в этом справочнике, и мне стало невыразимо легче на душе. Он такой же коротышка, как я, и худой, того и гляди сломается, с водянистыми бесцветными волосиками, сбегающими с головы, что явно покорена и определена формой подлежащего черепа. На череп туго натянута кожа. Череп, сдается мне, угрожает сквозь нее даже и прорваться, покончив с этим фарсом раз и навсегда. Бр-р-р.

В общем, голова в форме черепа. И крохотные безжизненные карие гла́зки – глазки, как маленькие анусы.

Анусоглазых черепоголовых я не боюсь.

Они с Лангом, я так понимаю, обедают. Они с Лангом радуются, потому что как-то там связаны через «Промышленный дизайн пустынь». Ланг почти открытым текстом намекнул, что у них с Мандибулой было сношение, прошлой ночью, этим утром. Я должен осторожно поговорить с ним про разворот. Уши по-прежнему болят, от полета, и щелкают, когда я глотаю.

В кои-то веки Концеппер действительно ждал приема у своего жалкого психотерапевта, доктора Дж___, с его абсурдными движущимися креслами, завтра. Концеппера преследовал сон, который очень его беспокоил, который беспокоил его без конца.

Мой отец был огромным мягкотелым юристом по недвижимости, в нерабочее время одевавшимся во все фланелевое. Широким и бледным. В сапогах. И с неистребимой мальчишеской любовью бросать камни в глубокие, пустые места и слушать. Он меня шлепал. Он был из родителей, которые шлепают. Я никогда, в жизни не коснулся гневной ладонью ягодицы Вэнса Кипуча. Может, отчасти в этом и дело.

Нынче ветрено. Мчатся тучи. Ветер сечет озеро Эри, косматое озеро. Окно моего офиса аккуратно разрезано на черное. Пополам. В светлой половине ветер косматит озеро Эри. В теневой всё как свернувшийся майонез, там, вдали, буро-белое хлюпанье под пухлыми пальцами ветра. Что за омерзительный вид.

И за каким чертом Норман Бомбардини воткнул табличку в глаз основателя Кливленда?

Десять минут, от силы. Я буду следить за временем по стенке офиса. Когда тень достигнет диплома – придет она.

/г/

– Ну, отличное местечко? – говорил Нил Обстат-мл. Лангу Встангу-Шлангу. – Уж ты подожди. Раз в час бармен втыкает палец в глаз. По трудовому договору.

– А какие у этой Джинджер сисяндрии, – сказал Ланг, опорожняя пивную бутылку. – Я такой хрени в жизни не видал.