Месть по закону

Адвокат явно «задерживался». Его появление не входило в планы оперативников. Безусловно, они предоставят защиту Сому, но только не в ближайшие часы. Сом решил этим воспользоваться, чтобы к приезду «своего» адвоката он был побит и его вынуждены были бы отправить на экспертизу. На суде можно будет сказать, что признания выбиты силой, что его избили еще на даче и процесса осмотра он не помнит, так как находился без сознания в болевом шоке.

Оскорбления опера не возымели должного эффекта. Тот сидел, спокойно слушая и про свою мать, и про свои погоны, «раскручивая» Сома на разговор. Можно было, конечно, встать и легонько щелкнуть опера по лбу ладошкой, благо они находились без свидетелей, но тогда Сому была бы обеспечена не поездка на СМЭ, а группа инвалидности, и, судя по всему, не третья. Тогда он плюнул на пол.

— Сомов, вы напоминаете не преступного авторитета, а верблюда, — таковой была реакция опера. — Складывается впечатление, что вы привыкли жить у параши, а не в чистоте, как и положено авторитету.

Это был удар ниже пояса. Опер попался не из чахлых. Это мелкий воровайка или хулиган будет до последнего упираться и креститься, что он не имеет к преступному миру никакого отношения, а авторитетный преступник ни за что не станет этого отрицать. Он так и скажет: «Я — ВОР, мать вашу!» А удар заключался в том, что авторитет на самом деле никогда не станет под себя гадить или находиться в антисанитарных условиях. Даже на зоне авторитета можно отличить от остальных по безупречному внешнему виду. Получилось так, что мент при «понятиях», а он, Сом, лоханулся. Тогда Сом, выигрывая время, «врубил дуру» и сделал вид, что «повис». Это состояние, когда человек находится в состоянии наркотического опьянения, в его наивысшей точке. В этот момент с ним бесполезно разговаривать, так как он не может войти в реальный мир. Он словно в психологической коме.

На этом беседа и закончилась. Сома с закатившимися глазами и прикрытыми веками отвели в камеру, и там он просидел вплоть до отправки в городской ИВС. Все время до водворения в СИЗО в качестве арестованного его допрашивали и «крутили», как могли, опера. Все, что их интересовало, это канал поступления оружия и боеприпасов, местонахождение Пастора и его приближенных и финансовые операции, проведенные преступным сообществом. Если бы Сом дал показания хотя бы по одному из пунктов, Тернов могла бы всколыхнуть волна криминального передела. Неизвестно, на кого смог бы «выйти» Земцов, зацепись он когтем хотя бы за одно конкретное дело. А кто такой Земцов и что он может «по этой жизни», Сому было известно очень хорошо. Выход был один. Признавать наркотики и деньги как личные, от оружия открещиваться, любую связь с Пастором отсекать. Вот и вся политика.

В одном был Сом уверен на все сто процентов — Соха не «сука». Значит, «продал» общак кто-то другой, но опять же — из своих. Сомов терялся в догадках, но первое, что он сделал, когда из СИЗО освобождали одного из арестованных, отправил Пастору «маляву». Сом заставил этого лоха подпороть отворот джинсов и написать своей рукой на изнанке — «Это не Соха. Сука рядом». Джинсы снова были зашиты камерным умельцем, и уже через три часа освобожденный демонстрировал Пастору послание.

Сам Сом оказался на положении смотрящего терновского СИЗО. Он принял эти временные обязанности, и, пока не пришло решение воров о его дальнейшей судьбе, он по-прежнему был в безусловном авторитете. Вместе с тем бандит понимал сейчас положение Пастора и чувствовал перед ним большую вину. Но мысли о собственной судьбе его занимали сейчас гораздо больше. Срок его не пугал. При другом раскладе он, попав в любую из колоний, оказывался бы на той высоте, с которой уже не слышны звуки бензопил «Дружба», нужда и беспокойство. Но сейчас был другой случай. За «выхлоп» общака корячился не срок от власти, а «перо» от братвы. После решения воров он будет находиться в опасности везде — в камере, в «фильтре», в зоне. Каждый, кто окажется с ним наедине, будет обязан лишить его жизни. Потому что если после «решения» он этого не сделает, ему самому придется туго. Поэтому, едва по тюрьме проносился слух, что «такого-то объявили «гадом», любой, кто выходил из камеры или у кого возникала вероятность встречи с «приговоренным», ломал пополам «мойку» и прятал, рискуя разрезать себе весь рот, одну половину за щеку. И, если судьба столкнет его с «гадом», он будет просто обязан порезать тому все вены. При помощи находящейся рядом братвы. И они будут держать его рот, глуша крики, пока он не потеряет сознание и не истечет кровью. Лишь после этого будет вызвана охрана. Самоубийство, блин. Уносите.

Суровы воровские законы, но никто и никогда не толкает человека в это звериное общество. Он сам волен выбирать — по каким законам жить и пред каким богом преклонять колени.