Месть мажора

Но жених ничего не слышит, лишь рычит, как бешеная собака. Он открывает дверь машины, бросает меня на заднее сиденье. Я не успеваю дернуть за ручку, как авто срывается с места, и уже через минуту виляет задом по узким улочкам пригорода.

– Правду ей хочется! Правду! – повторяет Матвей, сжимая руль так, что белеют костяшки пальцев.

Растираю покрасневшее запястье.

– Да! Правду! Мама пришла в себя и все рассказала, – выкрикиваю в запальчивости и тут де понимаю: ошибка!

Очередная глупая ошибка! В последнее время я постоянно попадаю в ловушку эмоций, с которыми не могу справиться.

Визг тормозов бьет по ушам. Матвей выворачивает руль и паркуется. Он выдергивает меня из машины и тащит в глубину местного парка подальше от цивилизации, беговых дорожек и людей.

Здесь полумрак, зловеще шумят листвой высокие дубы, почти не доносится шум города. Липкий страх пробирается из глубины сознания и охватывает меня. Невольно оглядываюсь в поисках спасения и отпрыгиваю от Матвея.

Бежать! Срочно! Как можно дальше бежать! Полным идиотизмом было остаться с бывшим наедине.

А он вдруг успокаивается. Приступ паники проходит, жених принимает расслабленную позу, небрежно крутит в пальцах листок, словно спрятавшись от посторонних глаз, не боится уже меня и моего разоблачения.

– И ты поверила? – криво усмехается он. – Ну, и дура! Да и что может рассказать парализованная женщина?

– Все. Абсолютно! Теперь понятно: почему ты держал маму на лекарствах. Боялся, что она заговорит.

Матвей оглядывается, всматривается вдаль, где между ветвей мелькают два велосипедиста. Наконец поворачивается ко мне. Его лицо разглаживается, исчезает звериный оскал, на губах появляется улыбка.

– Ариша, давай успокоимся и поговорим.

– Я это и хотела сделать, только ты взбесился.

– Ну, не при родителях же нам выяснять отношения, согласись? Да, пять лет назад мы совершили огромную ошибку, теперь расплачиваемся за нее, каждый по-своему.

– Интересно, а как ты расплачиваешься? Наел холеную рожу, как сыр в масле катаешься, обо всех забыл. Даже холодильник родителям до сих пор не купил.

– Причем тут холодильник? – теряется Матвей, в глазах мелькает удивление. – Ты сама взяла вину на себя, не по своей воле я остался на свободе.

От его заявления я столбенею. Вот это номер! Оказывается, это я виновата, что он жил припеваючи, пока я сидела в тюрьме.

– Нет, ты все сделал по своей воле, – я сглатываю накопившуюся слюну. – Хотел подняться по карьерной лестнице, поднялся, перешагнув через меня, маму и своих родителей. Не веди себя как жертва! Это омерзительно!

Видимо столько брезгливого презрения было написано на моей лице, что выражение глаз Матвея опять меняется. Теперь в них светится ненависть.

– Как мне от тебя избавиться? – шипит он. – Оставь наконец меня в покое! Что ты хочешь в качестве компенсации?

– Компенсации? – от бешенства делаю паузу, чувствую, что еще секунда, и вцеплюсь ему в глотку. – Чем ты можешь компенсировать мне сломанную жизнь? А мама, которую ты довел до инсульта. Чем ей компенсируешь? Или все рассказать твоим родителям?

– Арина! Посмей только! – кричит он.

Вижу, как напрягаются его кулаки. Неужели я когда-то жизнь готова была отдать за это хладнокровное чудовище?

– Не произноси мое имя, – тихо говорю ему. – А с тебя я все возьму по счетам. Так что убедись, что будешь готов расплачиваться. Я сделаю так, что твое сердце будет растерзано раскаянием. Смотри внимательно. Ты не сможешь забыть меня. Мою мать, которая считала тебя своим сыном. Куда бы ты ни пошел, я буду тоже там.

– Объявляешь мне войну? – криво усмехается Матвей, делает шаг ко мне, я отбегаю в сторону. – Вот! Бегай, бегай, сучка! Теперь я за тебя по-настоящему возьмусь!

– Это я в полицию на тебя заявлю.

– Вперед! Доказательств нет. Все лечение расписано грамотно, ни одна проверка не придерется, а то, что болтает языком спятившая старуха, никому не интересно.

Я резко наклоняюсь, зачерпываю пальцами землю вместе с листвой и швыряю ему в лицо. Больше ничего не могу сделать от отчаяния и бессилия. Матвей дергается, грязно матерится, отряхивается и идет к машине.

Секунда, и он уезжает, мигая фарами. Сползаю по стволу дуба и сажусь, обхватив колени. Мне нужно успокоиться и подумать. Чего я добилась своей спонтанной выходкой? Нарушила душевное равновесие бывшего, взбаламутила покой его дома, и все. Правду родителям не раскрыла, язык не повернулся, плюс заставила Матвея действовать. Теперь он заметет все следы.

Отчаяние вырывается из горда рыданием. Хочется кричать, но вопль застревает в горле, ни проглотить его не могу, ни выпустить в воздух. Еще и растянутое сухожилие нещадно болит. И так жалко становится себя, так горько, что плачу навзрыд, не понимаю, кому могу раскрыть душу, о чье сильное плечо опереться.

«Мажор! – выплывает из глубины сознания мысль. – А если попросить помощи у него? Одним долгом больше, одним меньше, все равно уже по уши увязла. И вдруг легче на душе становится, в глазах светлеет, хлопаю себя бокам в поисках телефона и замираю: сумочка.