Из такси выскакиваю и сразу несусь к ограде, окружавшей большой, добротный дом семьи Стрельниковых. Он горделиво сияет в лучах солнца красной черепичной крышей, большие окна закрывает кружевной тюль. Когда-то я думала, что это место станет и моим родным уголком. А сейчас… сейчас я там – нежеланный гость.
Но меня никто не сможет остановить. Никто!
На звонок в ворота никто не реагирует. Я давлю и давлю на кнопку, рыдания рвутся из горла.
– Ты что творишь?
Кричит голос сзади. Оборачиваюсь: мать Матвея стоит за спиной и сверлит меня брезгливым взглядом. В ее руках пакеты с продуктами, а чуть дальше отец закрывает дверь багажника. Когда они подъехали, я даже не слышала.
– Звоню вам, – отвечаю дерзко.
Никогда так не разговаривала с этой женщиной, она пугала меня до дрожи вечным ворчанием и недовольством. Вдруг понимаю, что даже рада, что не нужно теперь ей угождать.
– Осмелела, уголовница? – шипит Алевтина. – Убирайся, пока я полицию не вызвала!
– Аля, ты спятила? – подходит сзади ее муж, выхватывает из рук сумки. – На улице решила выяснять отношения?
– А что? Она нам никто, пусть валит в свою колонию! – уже кричит Алевтина и оглядывается: все ли слышали ее слова?
– Вызывайте полицию, давайте! – иду грудью на нее я. – Наконец-то я всю правду смогу рассказать.
– Что? Какую правду? Отец, о чем это она?
Мать Матвея сбавляет тон и ныряет во двор.
– Заходи, Арина, – приглашает меня Григорий Степанович.
Я дополнительного приглашения не жду, тороплюсь следом за родителями. Меня провожают в кухню, усаживают на стул. Григорий Степанович включает чайник, Алевтина же встает, уперев руки в боки.
– Отец, звони Матюше. Пусть полюбуется на эту шмару! Человека угробила, теперь к нашей семье подбирается!
– Аля, давай поговорим спокойно.
– Звони, кому сказала! – прикрикивает она.
Я молча жду, даже просить об этом не прошлось, сами догадались. Надо продержаться полчаса, максимум сорок минут, пока приедет Матвей. А то, что он бросит все и примчится сразу, я не сомневалась. Пока жених держал маму под присмотром, он не волновался, думал, что я все та же послушная и покладистая Арина. А теперь у него земля горит под ногами.
«Я тебе еще не так зажгу! – думаю про себя, разглядывая кухню. – Будешь как черт на вертеле крутиться!»
В этом доме почти ничего не изменилось: та же мебель, та же посуда, даже старенький холодильник тот же. Я помню, что он постоянно ломался.
– Плохо о вас сын заботится, – усмехаюсь углом рта. – Сам карьеру построил, а о родителях забыл.
– Не твое собачье дело! – замахивается на меня полотенцем Алевтина, но муж перехватывая тряпку и швыряет ее в угол. – Зачем явилась?
– Вот приедет Матвей, тогда и поговорим.
– Как ты, Ариша? – участливо спрашивает Григорий Степанович. Я вижу, что он по-настоящему переживает за меня и стыдится выходок жены. – Как мама? Все еще в больнице?
– Да, ваш сын постарался, чтобы она оттуда никогда не вышла.
– Чт-о-о-о? – захлебывается слюной мать и бросается на меня. – Стерва! Гадина! Я тебя…
Отец дергает ее на себя, не дает ударить, потом утаскивает в комнату. Я слышу дикие вопли несостоявшейся свекрови, внутри все дрожит, чувствую, что вот-вот сорвусь, но упрямо сижу, не двигаюсь.
Матвей врывается в дом даже раньше, чем я предполагала.
– Что у вас случилось? – кричит он с порога и почти сразу влетает в кухню. – Что ты здесь делаешь?
Его глаза бешено вращаются, в расширенных зрачках вспыхивают искры, чернота потоком льется на меня и вызывает озноб. Я обхватываю плечи руками, пытаюсь удержать дрожь, не дать ей выскользнуть наружу и охватить все тело.
– Пришла поговорить с твоей семьей, – выдыхаю едва слышно. – Пора рассказать всем правду.
– Правду? Какую?
– Правду об аварии. Пусть твои родители узнают, какое чудовище вырастили.
– А доказательства есть? – хрипит Матвей и бросает быстрый взгляд на дверь.
Он уже рядом, стоит так близко, что слышу бешеный стук его сердца, и я сжимаюсь. Впервые мелькает мысль, что совершила глупую ошибку, явившись домой к врагу без поддержки. Перед глазами мелькает образ Эрика. Как его не хватает!
– Есть. Я свидетель.
– Сука! Какая же ты сука, Арина! – шипит Матвей. Он хватает меня за плечи и встряхивает. – Гадина! Да я тебя…
– Убьешь? Задушишь? Выбросишь на дорогу и оставишь умирать как ту девушку?
И страх вдруг исчезает. Смотрю в когда-то любимые глаза и ничего, абсолютно ничего не чувствую. Матвей дергает меня за руку и тащит вон из дома.
Такой реакции я не ожидала, поэтому цепляюсь руками за косяк, упираюсь пятками, но Матвей значительно сильнее. Он просто выворачивает мне руку и несется к двери.
– Сын, ты куда? – выскакивает из комнаты Григорий Степанович.
Он бросается наперерез, но Матвей отталкивает его, выскакивает на крыльцо и тянет меня за собой. От боли в вывернутой руке темнеет в глазах, ноги спотыкаются на ступеньках, я падаю. Жених рывком вздергивает меня вверх.
– Отпусти! – кричу, задыхаясь. – Немедленно отпусти!
– Так ей и надо, стерве! – вопит сзади мать.
– Матвей, не сходи с ума!
Григорий Степанович цепляет сына за рукав, пытается освободить меня.