Мессия очищает диск

— Пойдём, — тихо сказал преподобный Бань. — Лодочник ждать не будет. Нам пора отправляться в Бэйцзин…

А возницу Бу Цзи без лишнего шума зарыли на городском кладбище, у самой ограды, и никому не пришло в голову интересоваться трупными пятнами на руках парня — особенно на второй день после его двойной гибели.

Зря, конечно.

Позвали бы судью Бао…

Междуглавье

Свиток, не найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал Бацюань

…какая-то скотина спёрла мой свиток!!! Впрочем, я даже знаю, какая — но об этом позже

С уходом Змеёныша мне и моему мальчику стало тесно в монастыре. Никогда раньше за мной ничего подобного не водилось. А сейчас я стал задумываться над правотой девушек (боже, как давно это было!), утверждавших, что я — бездушное чудовище. Всё шло к тому, что я отнюдь не являюсь благодетелем моего мальчика, свалившись ему в самом прямом смысле как снег на голову. Да, он был дурачком, да, общество слепца-гадателя сильно проигрывало пансионату для богатеньких детишек или даже общеобразовательной школе города Акпупинска… но жизнь в одной черепной коробке меняла нас обоих.

Раньше у меня не было друзей.

Теперь же… свято место пусто не бывает. Правда, Змеёныш?! Нет, я прекрасно понимаю, что ты спихнёшь меня в колодец, ни на минуту не задумавшись, если я чем-то буду мешать твоей правоохранительной деятельности, но зачем-то ведь ты вытаскивал нас, меня и моего мальчика, из Лабиринта?!

Или эта задача не по зубам ни моему левому полушарию, ни интуиции моего маленького музыканта?

Или просто у нас хандра?

Пустая, чёрная хандра, которая сведёт нас в могилу гораздо быстрее любого Безумия Будды? Что-то уж очень мне плохо, а самоубийство в нашем положении — разве что средство от перхоти, и не более того.

…Видимо, я на какое-то время отключился. Первый этап Лабиринта Манекенов я проходил уже на автомате, прекрасно понимая, что главные опасности кроются не здесь, а дальше, среди неведомых галерей, скрытых комнат и деревянных воинов. Поначалу я несколько сомневался в действенности этих инженерных изысков — снобизм, подкармливаемый сотнями лет разницы во времени, искал жертву — но потом… Оказывается, здесь ещё учитель Ле-цзы почти две тысячи лет тому назад приводил в пример самодвижущуюся куклу, игравшую на цине; а несколько позднее всерьёз рассказывалось о механических быках, успешно перевозивших непомерные тяжести. Особенно если учесть, что способны натворить эти китайцы за двенадцать веков, прошедших от куклы-музыканта Ле-цзы до явления в Шаолинь патриарха Бодхидхармы…

Да и треск, доносившийся издалека — оттуда, где повар Фэн рукоприкладствовал с предметами моих сомнений, — изрядно убеждал в реальности чёртовых манекенов.

И вот тут-то рассеянность подвела меня. Нет, нам на голову не свалился камень, мы не угодили в капкан и не попались в сеть, я даже успел обратить внимание, что на развилке Фэн-урод свернул налево, а значит, и нам надо налево… просто я не учёл, что Маленький Архат — это не один монах, а двое!

И что второй (вернее, первый) всё это время точно так же, как и я, слушает проповеди журавля-патриарха, именно его тело усердствует в ежедневных занятиях, а зубодробительные вопросы «гун-ань», способные свести с ума самое левое из всех левых полушарий, словно предназначены для таких вот эстетов-музыкантов.

«Не опирайтесь на слова и знаки! — гласила местная мудрость. — Опирайтесь на собственное сердце!»

К кому в большей степени были применимы эти слова, как не к моему мальчику, никогда в своей жизни не опиравшемуся ни на какие знаки?! А сердце… я и не знал до сего мгновения, какое место в сердце этого несчастного мальчишки занимают два случайных человека.

Змеёныш… и я.

Вернее, я и Змеёныш; хотя бы в хронологическом порядке.

И когда сердце это вдруг распахнулось шире Лабиринта Манекенов, когда тело перестало существовать, а душа забыла человеческие имена, которыми её награждали на всех перекрёстках Бытия; когда горы неожиданно стали горами, моря — морями, а быть или не быть — смешным вопросом, не имеющим никакого отношения к повседневности, назвавшейся Абсолютом…

Короче, я прозевал момент, когда у моего мальчика случилось Просветление.

«Поймал У», — как говаривали здесь.