Мессия очищает диск

Идти в полный рост нельзя — на середине пути в стене торчит бритвенно острое лезвие, как раз на уровне горла взрослого человека. А невзрослому человеку вроде маленького этот подарок темноты вполне может искромсать лицо или лишить глаза.

Шаг в шаг.

Шаг в шаг.

На корточках.

С рукой на плече.

На кончиках пальцев.

И с прямой спиной — потому что сгорбившегося или наклонившегося вперёд ждёт пропасть, разверзшаяся по левую руку; «купель мрака», из которой тянет мертвечиной, словно спящие там скелеты неудачников медленно пробуждаются и радостно потирают костяные ладони в предвкушении прихода гостей.

Будет о чём поговорить в долгие годы ожидания, когда сверху только и происходит, что мелькает силуэт с диском под мышкой!..

Верно сказано:

И ясному солнцу,
И светлой луне
В мире
Покоя нет.
И люди
Не могут жить в тишине,
А жить им
Немного лет.

Но вот дыхание смерти отдаляется, можно сперва выпрямиться, потом снять руку с плеча… однако останавливаться нельзя, потому что сегодня непременно надо пройти мимо падающего наискось камня, скатывающегося по невидимому жёлобу, затем остановиться точно перед натянутым поперёк прохода шнурком, взять горсть земли и швырнуть в шёлковую преграду — если попадёшь точно в центр, то за шнурком обрушится сверху сучковатое бревно, а если земля толкнёт шнурок слева или справа, то поначалу не будет ничего, а потом, через два долгих-долгих вздоха, вдоль шнура скользнёт копьё и, подобно растревоженной змее, исчезнет в своей норе.

А ещё надо обойти три сети и один капкан-западню.

Причём успеть избежать последней ловушки до того, как повар Фэн уйдёт слишком далеко. За капканом начинается незнакомая территория, а Маленькому Архату непременно надо понять, что делает уродливый повар в стремлении избегнуть неведомых опасностей.

Или хотя бы каким образом он их преодолевает.

Змеёныш будет смотреть, а малыш в рясе — запоминать, сопоставлять и думать.

Может быть, в следующий раз они пройдут дальше.

И игра со смертью продолжится.

Ползи, Змеёныш!..

На обратном пути Маленький Архат был счастлив — ему удалось выяснить, что после западни коридор светлеет, и дальше он может полагаться не только на слух и чутьё, а также на ночное зрение Змеёныша Цая, но и на собственные глаза.

Поэтому, просто брызжа радостью, он был весьма удивлён, когда крепкая пятерня лазутчика запечатала ему рот. Одновременно с этим Цай прижал мальчишку к себе, не давая шевельнуться.

Только чуткие уши лазутчика жизни могли уловить звук чьих-то шагов снаружи, по ту сторону от слегка приоткрытой двери в Лабиринт Манекенов.

Таинственный незнакомец постоял у самого входа, зачем-то ковырнул ногтем стену — Змеёныш отчётливо слышал его дыхание, ровное, безмятежное, преисполненное спокойствия и уверенности — и негромко рассмеялся.

— Опять старый Фэн шалит, — прозвучал низкий, слегка рокочущий голос. — Ну что ж…

И шаги двинулись в обратном направлении.

А в глубине Лабиринта Манекенов уже раздавался сухой отчётливый треск — уродливый повар дошёл наконец до деревянных воинов…

4

Солнце припекало вовсю, и Змеёныш уже успел изрядно взмокнуть, в сотый раз повторяя неизвестные ему ранее и весьма утомительные «шаги хромого Аня», когда прямо перед ним на утоптанный песок заднего двора упало несколько теней.

Сегодня новичков заставили отрабатывать пройденный урок самостоятельно, учитель-шифу куда-то ушёл ещё час назад, да и сам Змеёныш Цай неожиданно увлёкся новым для себя способом боевого перемещения и поэтому остановился не сразу. Прыгнул влево, вправо, отшагнул скособочившись, словно и впрямь был хромым, — а уже после этого замер, тяжело дыша.

Последнее далось ему легко.

Перед Змеёнышем Цаем стоял патриарх Шаолиня. Сухопарый высокий старик с реденькой бородкой, росшей на самом краешке выпяченного подбородка, чуть-чуть сутуловатый и оттого напоминающий высматривающего зазевавшуюся жабу журавля.

Взгляд патриарха не выражал ничего, кроме лёгкой заинтересованности — если можно себе представить почти абсолютно равнодушную заинтересованность.

Выходило, что можно.

За патриархом стояли двое: главный наставник воинского искусства, человек гигантского роста и соответствующего телосложения, любивший сражаться одновременно алебардой и короткой секирой; и худой, почти хрупкий, но при этом невероятно жилистый монах лет пятидесяти.

Почётный гость, перед которым открывали парадный вход.

Преподобный Бань.

— Вы уверены, достойный Бань, — патриарх говорил так, словно Змеёныш и не находился рядом, а был где-нибудь за тысячу ли от монастырского двора, — что именно сей юный инок должен сопровождать вас в Столицу?

— А почему бы и нет, отец-вероучитель? — пожал узкими плечами преподобный Бань. — Или у вас есть сомнения на этот счёт?

Главный воинский наставник нетерпеливо затоптался на месте.

— Если досточтимый Бань прикажет, — заявил он, — я пошлю сопровождать его кого-либо из своих старших помощников. Мне кажется, именно они достойны проводить человека, облечённого высочайшим доверием, до ворот Северной Столицы!