Мессия очищает диск

— …И никогда заранее неизвестно: что лучше — отвечать, или помалкивать, или вообще сыграть на железной флейте без отверстий! Удовлетворится патриарх, кивнут наставники, и ведут тогда монаха в Палату грусти и радости… сказки слушать.

Ощущение издевательства окрепло и разрослось.

— …Сидит монах и слушает, а ему то историю о бедной Ли-цзы расскажут, то анекдот о «новом китайце из Хэбея»! И если наш друг-испытуемый хоть раз засмеётся или пустит слезу — гонят его взашей, до следующей переэкзаменовки! Ну а если выдержит — идёт сперва в Палату мощи, где рубит руками гальку и черепицы, камни таскает и всякое такое… после в Палате отмщения с братией машется: с голыми руками против четверых невооружённых, с посохом — против восьми с оружием, с деревянной скамейкой против наставников-шифу, и, наконец, если экзамены сдают двое — один на один со своим же братом экзаменующимся! Говорят, что после этого оставшийся неделю залечивает раны, а потом идёт в Лабиринт…

И Змеёныш нутром почувствовал: правду говорит малыш-инок, а что ёрничает, так это от страха.

Себя на месте монаха представляет.

Маленький Архат вдруг побежал вперёд, так же неожиданно остановился и трижды нанёс в воздух удар «падающего кулака», который вот уже больше недели получался у него из рук вон плохо, вызывая негодование наставника-шифу.

«Падающий кулак» и на этот раз вызвал бы такое же негодование, окажись требовательный наставник под боком.

Змеёныш воровато огляделся, подошёл к мальчишке и быстро поставил ему на место поднятое вверх плечо. Наткнись Маленький Архат на реальное препятствие — его собственный удар скорее вывихнул бы монаху-ребёнку плечевой сустав, чем причинил бы вред кому-нибудь.

— Понял? — только и спросил Змеёныш.

Лицо Маленького Архата осветилось каким-то совершенно детским интересом и восхищением; лазутчик ещё подумал, что уж чего-чего, а проявлений ребячества он не ожидал от своего вынужденного союзника, несмотря на нежный возраст последнего.

Хотя Цаю доводилось видеть подобный свет и на лицах взрослых людей: так смотрят не умеющие петь на уличного сказителя с цином в руках или не способные ходить на бегуна-скорохода.

Так смотрят лишённые на обладающих.

Воображая себя на их месте.

— Слушай, Змеёныш, — тихо спросил Маленький Архат, виляя взглядом, как собака хвостом, — ты ведь… ну, я раньше никогда не заговаривал с тобой о твоей жизни — понимаю, что ты всё равно ничего не расскажешь, а и расскажешь, так соврёшь! Ты не думай, я не обижаюсь… но ведь ты должен уметь драться не хуже любого из местных громил! А на занятиях гляну в твою сторону — ну оболтус оболтусом! Что ж это получается, Змеёныш?!

Цай ещё раз огляделся — нет, поблизости и впрямь никого не было, — потом мигом припал на колено и ткнул мальчишку в бедро сложенными щепотью пальцами. Тычок вышел несильный, боли не причинил, и Маленький Архат удивлённо глянул на лазутчика жизни, поднял густые брови домиком, хотел что-то спросить…

Не спросил.

Рухнул плашмя, лицом вперёд, как подрубленная сосна — ноги куда-то исчезли, словно и не бывало, и стоял непонятно на чём, и родился без ног, и жизнь без них прожил!

В последний миг Змеёныш придержал мальчишку, иначе тот непременно расшиб бы себе всё лицо.

Погладил по вихрастому затылку и несильно нажал где-то у основания черепа.

Раз нажал, два, три…

Маленький Архат полежал-полежал, пошевелил пальцами ног — сандалии свалились с него во время падения — и опасливо поднялся.

Понимание заливало его льдистые глаза весенним разливом.

— А… их? — Он махнул рукой в сторону монастырских построек. — Их так можешь?

— Их не могу, — усмехнулся Змеёныш. — Вернее — многих не могу.

— Но почему?! Это же так легко! Ткнул пальцем — и победа!

Иногда Маленький Архат, этот святой насмешник с телом ребёнка и характером склочного отшельника, вызывал у Змеёныша чуть ли не отеческие чувства.

— Потому что они не дадут. Чтобы искусство сюда-фа[43] проявлялось в полной мере, удар надо наносить в определённое место, с точным расчётом силы в зависимости от возраста, телосложения и здоровья противника, в нужное время суток и так далее. Но опытный боец, прошедший многолетнюю школу такого уровня, как здешняя, не подпустит меня к себе, а даже если и подпустит, не позволит ударить как надо и куда надо. И буду я подобен лекарю, вышедшему с сонным снадобьем на тигра. Выпьет тигр — заснёт, да только пить он не захочет. А заставить тигра проглотить снадобье у лекаря сил нет. Поверь, самое изящное — не всегда самое полезное. И упаси меня Яшмовый Владыка пробовать моё умение, к примеру, на главном наставнике. Думаю, он сумеет превратить мою смерть в достойное поучение для своих подопечных…