Мессия очищает диск

— …Я попрошу гонца прерваться, сославшись на необходимость принять лекарство, а ты исчезнешь из кабинета. За ширмой находится дверца — не думаю, что тебе стоит что-то объяснять. Обратишься к любому из слуг от моего имени — и тебя определят на ночлег.

Уверенный тон сановника не предполагал и тени сомнения в том, что Змеёныш поступит именно так, как приказывают, а не исчезнет, к примеру, навсегда и в неизвестном направлении.

Видимо, бывший тайчан боши, а нынешний Государев Советник и впрямь отлично изучил трактат Сунь-цзы, главу о лазутчиках. Уж если судья Бао доверил сему человеку опаснейший доклад. В общем, в худые бурдюки не льют доброе вино!

И вот тут-то досточтимый сановник оказался не совсем прав — не насчёт бурдюков, а насчёт намерений Змеёныша Цая.

Скрываясь за шёлковыми павлинами, прогуливающимися на шёлковом лугу, лазутчик всерьёз подумывал о том, чтобы немедленно воспользоваться указанной дверцей.

Но гонец от государя…

От государя с яшмовым диском, исписанным иероглифами двух видов!

— Тебя накормили? — негромко спросил Государев Советник, мелкими шажками прохаживаясь по кабинету в ожидании посланца.

— Да, — шёпотом отозвался Цай. — Премного благодарен.

Его действительно накормили. И Змеёныш сам не понимал, почему наотрез отказался от мяса и курятины, ограничившись баклажанами, маринованными рисом и морковью. Опять же чай — чашки три выхлебал… Змеёныш боялся признаться самому себе, что Пять Запретов[62] и распорядок жизни Шаолиня въелись в него гораздо крепче, чем можно было предположить. Даже «лёжа в тине», он регулярно просыпался в конце пятой стражи, положенное время высиживал у стены, выпрямив спину и думая ни о чём; после чего тщательно омывал тело и приступал к «рукам восемнадцати архатов».

Орёл впивался в горло, монах вдевал в иголку золотую нитку, порхала упрямая птица Луань, руки ткали смертоносную паутину, совмещая науку сурового Бодхидхармы и науку строгой бабки Цай — а Змеёнышу всё казалось, что вот-вот из-за спины прозвучит низкий рокочущий голос:

— Где способен улечься бык, там способен ударить кулак!

Лазутчик втайне ждал этого голоса, этих слов человека, чья голова весело скалилась на бамбуковом колу; и танцевал до изнеможения.

Только потом, взмокнув и изгнав из сознания ненужные мысли, лазутчик жизни брался за пилюли, мази и иглы.

Ему невыносимо хотелось обрить голову.

Гонцом неожиданно оказался рыхлый евнух. Лицо его представляло собой мешанину жировых складок и морщин, но маленькие колючие глазки напоминали иглы из котомки лазутчика.

— Скромный письмоводитель счастлив склониться перед мужем достойным и величественным…

Змеёныш весьма сомневался, что евнух — письмоводитель, да ещё и скромный; видимо, сановник разделял эти сомнения, потому что нетерпеливо всплеснул лапками — к делу, любезнейший!

Будто мы не знаем, что скопцы неоднократно занимали не только посты «больших мужей-дафу», но и надевали шапки цинов-министров!

— Государь велит вам, господин советник, нынче же вечером, едва прозвучат гонги и барабаны первой стражи, прибыть в Восточные казематы, в верхнюю допросную залу. Сын Неба поручает вам инспекцию проведения дознания по делу монаха-изменника, захваченного на дороге Цветущих Холмов. Ваши выводы и предложения необходимо будет представить в докладе на высочайшее имя не позднее чем завтра.

— Он до сих пор молчит? — поинтересовался Государев Советник, и в тоне его пробилась нотка уважения.

— Увы, господин советник, — молчит. Поэтому, памятуя про вашу осведомлённость о мерах наказания времён прошлых и нынешних… Государь приказал до конца недели получить от монаха-изменника подробные сведения о внешних и внутренних укреплениях обители близ горы Сун, о количестве подготовленных сэн-бинов в Шаолине, о состоянии монастырского арсенала, а также о наличии боеспособных слуг-мирян и каналах связи с филиалами монастыря. Осмелюсь добавить от себя: Сын Неба был очень разгневан, когда ему докладывали об упрямом молчании монаха! И трижды назвал Шаолинь гнездом смуты и козней. По-моему, чиновник-дознатчик всерьёз рискует не только должностью, но и…

— Коновалы! — презрительно бросил Государев Советник. — Цирюльники для кровопускания! Между прочим, когда я ещё в позапрошлом году предлагал учредить стипендии на факультете наказаний, открыв специальный курс «развязывающих языки», — меня упрекнули в отсутствии гуманности! А теперь какой-то монах смеётся над государевыми чиновниками! Позор! Стыд и позор!

— Вот поэтому, господин советник, именно вам и поручается…

Спасительная дверца была совсем рядом, но Змеёныш не трогался с места. Монах, захваченный на дороге Цветущих Холмов?! До сих пор молчит? Быть не может! Лазутчик собственными глазами видел голову преподобного Баня на колу, — правда, как голову наставника Чжан Во, главы тайной канцелярии… Ну и что? Не всё ли равно, под каким именем ты восходишь на эшафот; не всё ли равно, как тебя звали при жизни и назовут после смерти? Даже если Бань и был переодетым наставником Чжаном…