Мессия очищает диск

— Вот! — возопил радостно Сын Неба, а я поймал на себе несколько косых взглядов коллег. — Вот те слова, которые я хотел услышать; вот он, нужный совет! Я был не прав — ты явился вовремя, муж достойный и величественный, и именно ты, как никто другой, достоин титула Государева Советника!

Через минуту в зале никого не было — государь выбежал прочь, а следом, грохоча сапогами, пронеслись телохранители.

Позже мне объяснили: император Хун Ци, открывший Эпоху Обширного Благоденствия, спрашивал у наставников Училища Сынов Отечества:

«Стоит ли мне без промедления уничтожить тайную канцелярию наставника Чжана и поставить на место зарвавшуюся братию Шаолиньской обители?!»

Вскоре я был приближён к трону.

Мне вручили почётную дщицу из слоновой кости, цвет придворной знати склонился передо мной — а я видел бамбуковый частокол и бритые головы на нём.

Поверь мне — я отнюдь не щепетилен и не робок. Если по зрелом размышлении я пришёл бы к необходимости уничтожения сановников-монахов, я сказал бы об этом кому угодно: государю, Будде, Князю Тёмного Приказа! Но знать, что цена твоему опрометчивому слову, вовремя подвернувшейся на язык цитате, сдобренной лестью, — несколько десятков отрубленных голов…

Выслушав из твоих уст доклад судьи Бао, я ещё раз изумился проницательности моего друга и всеведению государя: теперь, пожалуй, я понимаю смысл поступка Сына Неба. Стремительная жестокость Хун Ци превратилась в обдуманные меры предотвращения. Если и впрямь есть сила, способная влиять на человеческие поступки нечеловеческими путями ещё до того, как они свершились… сегодня я бы и сам приветствовал казнь Чжан Во и его людей. Но сегодня. И это ничуть не умаляет моей вины. Ни перед Поднебесной, ни перед казнёнными… перед самим собой.

Когда ты будешь рассказывать об этом моему другу Бао, передай: я не прошу о снисхождении, я даже не молю о понимании — я лишь хочу, чтобы меня не презирал единственный человек, которого я безоговорочно уважаю.

Потому что в течение недели я подготовлю дела для своего преемника и выпью яд на пороге присутственной залы Училища, на том самом месте, где мой язык стал палачом.

Толстый студент Бао много лет назад говаривал:

«Невелика месть, невелика заслуга — повеситься на воротах дома обидчика».

Может, и так — но я не вижу иного выхода.

Я просил тебя слушать и молчать! Слушать и молчать! Ты сейчас не человек! Ты мой посмертный голос и крылья моих почтовых соколов. Уговаривая меня жить дальше, ты оскорбляешь все поколения моих предков! Поэтому сиди и запоминай.

Или ты полагаешь, что я не читал трактата великого Сунь-цзы, главу о пяти видах лазутчиков? Там ни слова не говорится о лазутчиках, дающих непрошеные советы…

Напоследок добавлю: закончив церемонию возведения в ранг, государь помолчал, повертел в руках диск из белой яшмы, исписанный иероглифами «цзин» и «жань»… Ты вздрогнул, мой участливый гость? Бэйцзинцы ещё не успели рассказать тебе о причуде нового Сына Неба? О том, что он всегда носит с собой этот диск и время от времени пишет на нём иероглифы, всегда одни и те же?! Он пишет их чёрной тушью, какой пишутся указы о призыве войск на помощь. Впрочем, я отвлёкся, и не в диске дело — даже если ты полагаешь, что я не прав.

Так вот, государь повертел диск в руках и сказал внятно, с явной угрозой, не стесняясь присутствия множества людей:

— Шаолинь должен быть разрушен!

После чего… недостойно судить правителя, но мне показалось, что он смешался. Оглянулся по сторонам, будто государю показалось, что он уже когда-то произносил подобные слова — пусть не точно эти, пусть при других обстоятельствах или в других жизнях, но вкус их был знаком государю, вне сомнений, знаком!

— Шаолинь должен быть разрушен! — ещё раз повторил Хун Ци и показал мне, что аудиенция и церемония возведения в ранг закончены.

Когда он удалялся, я смотрел ему в спину и думал: вот идёт судьба.

Но тогда я не понимал, чья именно: только моя или всей империи.

Я и сейчас этого не понимаю.

3

…А мухи всё бились о флёр окна, всё жужжали наперебой, трепеща крылышками.

Лето, раздолье для мух.

Змеёныш смотрел в пол, на паркетину с рожицей Маленького Архата, и думал: «Пожалуй, Будда прав. Наша жизнь действительно переполнена страданием. И есть выход. Только Будда предложил выход для всех или хотя бы для многих, а этот несчастный воробей — для одного себя. Я не осуждаю его. Нет. Не осуждаю».

За дверью послышались шаги, и звонкий голос доложил:

— Гонец от императора к Государеву Советнику!

— Просите немедленно войти! — после некоторой паузы отозвался сановник.

И повернулся к Змеёнышу.

— Спрячься за той ширмой, — властно приказал он. — Нет, за павлиньей! Я хочу, чтобы ты знал как можно больше о последних днях моей жизни, когда встретишься с моим другом Бао. Но если послание Сына Неба окажется сугубо конфиденциальным…

«Ты на всякий случай прикажешь оскопить меня и отрезать мне ноги, — чуть не вырвалось у Змеёныша. — А перед тем как выпить яд, пошлёшь своих людей доставить меня в Нинго».