Месяц на море

– Странно, – не удержалась Архипова, – как гадости сказать про грудь, так голос нормального человека. Как по делу ответить, так сипит придушенно.

На Колесникова вдруг напал смех. Он стал издавать хрюкающие звуки.

– Знаешь, ты очень милый, когда смеешься, – заметила Архипова, – совсем другое дело. В обычной жизни, без этого курдюка, ты несколько мрачный.

Колесников заколыхался, насколько это было возможно с его ношей. Александра испугалась, что Сергей Мефодьевич уронит груз.

– Перестань ржать, – разозлилась Архипова, – можно было бы спуститься по одному, но горизонт скрыт от тебя.

– Да, – проскрипел Колесников.

– Тогда, чтобы уехать на первый этаж вдвоем, у нас один выход.

– Какой? – спросил Сергей Мефодьевич.

– Мне надо присесть на корточки. Тогда мы поместимся.

– Приседай, а то я сейчас упаду.

Двери лифта к этому времени уже закрылись и открылись раз пять.

Архипова опять сделала попытку войти в лифт, теперь уже на полусогнутых ногах. Войдя, она присела на корточки. Двери лифта наконец закрылись, они оба были внутри.

– Уф, – проговорила Архипова, – ты уж кнопочку нажми, мне не очень удобно из этого положения.

– Ты с ума сошла. Как я это сделаю? Я одной рукой не удержу его.

– Да как-то не сообразила я, – съязвила Александра. Она дотянулась до кнопок. Лифт поехал вниз.

Колесников вдруг зашевелился, переступил с ноги на ногу, и перед глазами Александры оказались его брюки. Вернее, застежка брюк.

«Боже ты мой, никогда не была в такой ситуации!» – подумала Архипова, опять краснея. Она чуть выпрямилась и постаралась занять оставшееся в лифте место.

– Знаешь, мне не очень удобно, – сказал Колесников, – ты мне мешаешь. Я на эту стенку опирался, а то очень тяжело.

Архипова чертыхнулась и опять стала приседать.

– Ситуация более чем пикантная, – заметила она.

– Ты испорчена, – ответствовал Колесников.

– Я опытна, – парировала Архипова.

Ей очень хотелось позлить Колесникова. «Почему нельзя было погрузить этот ящик на тележку? Вон у дворника я видела такую. Почему нельзя было сначала сообразить, как сделать, а потом уже сделать?!» – думала Архипова.

В этот момент лифт дернулся, остановился, и двери раскрылись. На площадке первого этажа стоял очень пожилой мужчина.

– Здравствуйте, – выползая на полусогнутых ногах из лифта, произнесла Архипова.

– Доброе утро, – важно произнес Колесников, вынося свой черный ящик.

– А? Что? – только и произнес старик.

На парковке во дворе комедия продолжилась. Сначала Архипова не могла открыть багажник замечательного внедорожника «Нива», Колесников стонал, ворчал, рычал. Ящик из рук не выпускал, прислонялся к автомобилю, чтобы чуть облегчить себе положение. Наконец багажник открылся, тут выяснилось, что он весь забит.

– Перекладывай все в салон, – скомандовал Сергей Мефодьевич.

– Знаешь, ты просто уникальный человек! – в сердцах бросила Архипова. – Ладно ты сам себя не бережешь и не думаешь о себе. Стоишь, как дурень, с такой тяжестью. Но ты бы спросил меня, я хочу или, даже лучше, могу ли я все это делать? Ты смотри, что у тебя здесь?!

Колесников пробурчал что-то невразумительное. Наконец Александра освободила багажник, и Колесников погрузил туда ящик. Вся мокрая, с грязными руками и сломанным ногтем, Архипова села в машину. Она была злая как собака.

– Отлично, хоть и помят немножечко, – весело сказал Сергей Мефодьевич. Он опять был бодр. Только капельки пота стекали с его светлого чуба.

– Знаешь, ты в следующий раз предупреждай о своих планах, – сказал она, – я ведь так и не знаю, куда мы едем.

– Я же тебе сказал, нести искусство в массы.

– Можно без идиотизма?

– Можно, – даже не удивился резкости Колесников, – можно. Мы сейчас приедем на набережную, я включу установку, и будет играть музыка. Моя музыка, мои песни. А мы будем смотреть на реакцию прохожих. Будем притворяться, что не имеем отношения к этому, а тоже прохожие. И тоже просто слушаем. И будем хвалить и восхищаться. Понимаешь, людей надо приучать к хорошему.

Архипова закипела:

– А можно я не буду участвовать в этом балагане? Я не слышала твою музыку. И я не уверена, что она мне понравится. Понимаешь, я не хочу впаривать людям то, чем я не пользуюсь. И потом, а почему ты уверен, что твоя музыка – это хорошо? А какой-нибудь Вася Пупкин – это плохо?

– Потому что у меня есть вкус. Я знаю, что такое хорошая музыка.

– Ты же мне говорил, что предпочитаешь слушать и смотреть по телевизору все концерты.

– Это не меняет дела, – сказал сурово Колесников.

– Ладно, будем считать, что я чего-то не понимаю.

– Думаю, что так оно и есть, – произнес Сергей Мефодьевич.

«Наглец! – подумала про себя Архипова. – Не пойду я с ним никуда, тем более пропагандировать его музыку. Тоже мне, Петр Ильич!»