Мещанское гнездо

Но я отвлекся. Выходишь из музея и заходишь в венское кафе неподалеку, усаживаешься в плетеное кресло на открытой террасе среди запахов чьих-то французских духов и медового, бархатного дыма трубочного табаку, заказываешь чайник зеленого чаю, венские вафли со взбитыми сливками и клубникой, коньяку и еще коньяку; смотришь на тихонько журчащий фонтан в центре скверика, на громко журчащих вокруг него детей, на девушку, бесконечно фотографирующую себя мобильным телефоном, на девушку, кокетничающую с молодым человеком, спрятавшимся внутри ее телефона и не желающим оттуда вылезать, на девушку, спрятавшуюся в большой бороде своего спутника и не желающую оттуда вылезать, на девушку в замысловатой малиновой шляпке, медленно, с неохотой вылезающую из подкатившего кабриолета, на то, как понемногу опускаются сумерки, похожие на невесомую газовую вуаль самой тонкой выделки, и думаешь, что вместо всего этого мог бы сейчас лежать между грядками в огороде, с отвалившейся где-то в теплице поясницей и ногами, гудящими так громко, что слышно даже за забором на улице, и еле шевелящимися мозгами думать о том, что еще рывок и все грядки будут перекопаны, что помидорную рассаду выносить рано, что укроп никуда не денется и вырастет сам, что больные ветки вишни надо отпилить, что пятьдесят грамм коньяку это очень мало, что сейчас надо сто и еще сто не помешало бы, и чайник зеленого чаю, и плетеное кресло, и венские вафли со сливками и клубникой, которую завтра надо прополоть кровь из носу… и еще коньяку обязательно.

* * *

От скуки забредешь в пыльный и пустой Музей архитектуры, по которому в мае гуляют только солнечные зайчики, пройдешь, зевая, по залам и в одном из них обнаружишь метровой длины панораму Московского Кремля, которую в конце восемнадцатого века нарисовал внимательный к деталям Кваренги. Кремль как Кремль. Башни как башни. Стены как стены. Деревянный мост через реку, на котором стоят три человека. На замоскворецком берегу два всадника, каждый из которых высотой с указательный палец, о чем-то беседуют, картинно размахивая руками, еще два человека просто стоят, повернувшись к зрителю спинами, и смотрят на совсем уж микроскопического всадника на кремлевском берегу, поднявшего лошадь на дыбы. И в правом нижнем углу, под знаменем, на котором на котором написано «Вид Кремля с некоторыми древними строениями и висячими садами», нарисован Царь-колокол размером с кофейную чашку, у которого из дыры на боку вылезает какой-то человек-с-ноготок в голубом кафтане и черной шапке. Он протягивает руки двум мужчинам, которые сидят на камнях и беседуют между собой. Один из этих мужчин показывает пальцем на юношу и девушку, сидящих в жерле Царь-пушки. Юноша, свесивший ноги из пушечного жерла, держит в руках какую-то палку размером со спичку, похожую на ружье, а девушка ничего не держит — она просто прильнула к плечу своего ухажера и обвила руками его левую руку.

Посмотрев на них минут пять, ты переходишь к другой картине, потом еще к одной, потом уходишь из музея, пьешь в кафе чай с миндальным пирожным, идешь домой, потом ходишь на работу и все думаешь, думаешь… Ну как, спрашивается, они умудрились усесться в Царь-пушку?! Да еще и вдвоем. Ведь ее калибр всего девяносто сантиметров. В ней только детям и сидеть. Интересно, что они делали до того, как в нее залезли… Может, гуляли по улицам, грызя каленые орехи, может, смотрели, запрокинув головы, как облако, зацепившееся за крест колокольни Ивана Великого, треплет и рвет на длинные лоскуты ветер, может, смеялись, глядя на ученого медведя, читающего книгу с деревянными страницами, на каждой из которых лежит блин, может, пили шипучий квас с изюмом и маковыми пряниками, может, целовались в каком-нибудь кривом, узком проулке, где их едва не облили помоями, может, купили на копейку горохового киселя с постным маслом, а потом уже, наевшись и находившись… И зачем вообще Кваренги нарисовал влюбленных в пушке? Нарисовал бы ворону или даже целое воронье гнездо… Было бы гораздо естественнее. Может, ему было одиноко, после того как умерла от скоротечной чахотки его вторая жена… давно просит тебя поменять смеситель в ванной комнате и перестать думать о нарисованных две с половиной сотни лет назад людях, которых, скорее всего… тогда люди были меньше, думаешь ты. Или пушка была больше, говорит жена. Теперь она усохла. Со временем все усыхает. Вот и железо, из которого ее отливали еще при царе Горохе…