Мертвый час

Интуиция подсказывала мне: следы Кнестяпина исчезнут на ближайшей яме[157]. Я не ошибся. Ямщик Загоруйко, разысканный после месячных поисков, рассказал, что купец Кнестяпин нанял его в Чернигове для поездки в Киев через Прилуки. Прибыв в сей городишко, Тит Мартынович поселился в гостинице, определив Загоруйко на постоялый двор. Пить строго-настрого запретил, приказал быть готовым к отъезду в Киев в любую минуту. На третий день вечером Кнестяпин заявился на постоялый двор и велел подать бричку завтра в шесть утра. Он вышел из гостиницы в означенное время, но, прежде чем покинуть город, приказал заехать на минутку к приятелю. Однако в дом к нему почему-то не вошел – пройдя сквозь палисадник к окну, что-то поставил на подоконник и вернулся. Приехав в Киев, Тит Мартынович щедро рассчитался с Загоруйко, и больше ямщик его не видел.

В адресных столах Киева и Чернигова я выяснил, что купец второй гильдии Кнестяпин ни по какому из адресов в означенных городах не прописывался. На запрос по месту жительства в Тамбовскую губернию был получен ответ: купец Кнестяпин с год назад утерял паспорт, в сентябре сорок пятого года никуда не выезжал из-за тяжелой болезни.

Во все уголки империи был разослан словесный портрет убийцы: возраст – сорок лет, тип лица европейский, рост средний, волосы длинные темные, борода окладистая, рыжая, лоб широкий, густые сросшиеся брови, глаза овальные, серые. Но, сами понимаете, под такое описание подходит каждый третий, поиски не дали результата.

Через полгода после этих событий ко мне на прием в Петербурге явился некто Сергей Евстафиевич Пузанков, брянский помещик. Выглядел настолько паршиво, что с ходу предложил ему лечь в больницу, без всяких обследований определив пневмонию. Сергей Евстафиевич наотрез отказался, заявив, что лечиться у меня не собирается, а явился добиться правды и покаяния. Оказалось, старшая его дочь была замужем за Затюшковым. Помните, я упоминал, что по дороге в Прилуки коннозаводчик завез супругу в поместье родителей? Там несчастная Нина Зятюшкова и узнала о гибели мужа. От горя у нее случился выкидыш, осложнившийся кровотечением. Местный коновал оказался бессилен, она умерла. Следом за любимой дочкой последовала ее мать – не выдержало сердце. Сергей Евстафиевич несколько раз ездил в Прилуки, беседовал с городничим Цехмистренко и полковником Навроцким, встречался с офицерами полка. Вероятно, кто-то из них знал об угрозах, высказанных мне, и сделал предположение, что я, испугавшись, снял обвинения с Волобуева, подсунув полиции для безуспешного розыска вымышленного купца. И Пузанков в это поверил! Он кричал, умолял, грозил, плакал. Видя его невротическое состояние и учитывая пневмонию, которую он подцепил по дороге, я умолял его сперва подлечиться, а потом встретиться вновь и переговорить обстоятельно. Но мои усилия были тщетными. Не добившись от меня признаний в подлоге, он ушел, бросив мне даггеротип, сделанный на свадьбе Зятюшкова:

– Пусть вас мучают кошмары, Тоннер! Смерть моих близких на вашей совести.

Через пару дней я узнал, что Пузанков скончался в гостинице. А оставленный им портрет так и остался у меня. Я хочу вам его показать, господа судьи!

Зал замер. Илья Андреевич сделал несколько шагов и положил картонку с приклеенным изображением на стол. Немилов, нацепив монокль, начал внимательно рассматривать пожелтевшее изображение четвертьвековой давности. Жених во фраке, невеста в фате, по бокам довольные родители, а на переднем плане девочка лет двенадцати-тринадцати.

– Узнаете? – спросил Тоннер у судьи.

Тот поднял глаза и посмотрел на Юлию Четыркину. Та встала:

– Да, это я убила Красовскую. И Четыркина тоже я!

Публика с ужасом смотрела на богато одетую даму, с которой многие раскланивались в перерывах.

– Предлагаю заново допросить… – Тарусов запнулся.

Хотел назвать свидетельницей, но язык не повернулся.

– …госпожу Четыркину. Ее показания важны для оправдания подзащитных.

– Поддерживаю, – встал Александрович.

– Не возражаю, – произнес изумленный прокурор Матюшин.

Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:

Четыркина: Я осталась круглой сиротой в пятнадцать лет. Слава богу, мой опекун, ставший затем моим мужем, оказался самым замечательным человеком на свете. Но даже счастливые годы, прожитые с незабвенным Иваном Осиповичем, не погасили месть, что пылает в моей груди. Супруг пытался убедить меня, что виновных накажет господь. Я соглашалась, но лишь на словах. Каждый вечер, засыпая, представляла расправу над врагами: Волобуевым, Четыркиным, Мызниковым, Навроцким и Тоннером.

Но только после смерти Ивана Осиповича смогла приступить к мщению. Год, что носила траур, ушел на поиски. Когда выяснила, что один из моих врагов, Четыркин, не женат, решила стать его супругой, чтобы подобраться к остальным, не вызывая у них подозрений.