Мертвый час

Сняв комнату, пешком отправилась на Артиллерийскую. Уединенный флигель идеально подходил что для любовных свиданий, что для убийства. Позвонила в дверь. Долго ждала, прежде чем впустили. Из-за предстоящего свидания Красовская отпустила служанку (что спасло ей жизнь), потому дверь открыла сама. В руке она держала даггеротип, который украла у меня на даче. Я навела на нее револьвер. Руки у Красовской задрожали, глаза сузились от страха, она стала медленно отступать в глубь флигеля. Я велела: «Позови графа, тогда останешься жива». Соврала, конечно, но она про то знать не знала. Красовская стала уверять, что граф не пришел, мол, произошла ошибка, ее письмо попало к другому. «Какая трогательная любовь», – подумала я и взвела курок. Актриса закричала: «Князь, на помощь, убивают!» Я усмехнулась, решив, что Красовская со страху перепутала, кто из любовников сейчас наверху. Актрисы такие ветреные, никому не отказывают.

И спустила курок. Однако Красовская дернулась, и первая пуля лишь оцарапала ее. Пришлось стрелять во второй раз. На этот раз актриса упала замертво. Перешагнув через нее, я прошла к лестнице и поднялась на второй этаж. В спальне никого не оказалось, однако окно было распахнуто. Я услышала какой-то шум и поняла, что с улицы в дом кто-то лезет. Неужели граф? Не староват ли он для таких гимнастик? На всякий случай спустилась вниз, погасила керосиновую лампу на столе и спряталась за шкап, но так, чтобы иметь возможность наблюдать за лестницей. Через пару минут на нее вышел мужчина. В свете свечи, что освещала спальню, я увидела: это не Волобуев, а его зять! Если бы Урушадзе спустился, мне пришлось бы убить и его. Но князь вернулся в спальню за свечой. Этого мгновения мне хватило, чтобы бросить револьвер и покинуть флигель.

Я надеялась, что Урушадзе, обнаружив на месте преступления револьвер тестя, вызовет полицию – граф надул его с приданым, князь его ненавидел. Но Авик зачем-то спрятал труп, а Волобуев вместо благодарности обвинил его в разбое.

Юлия Васильевна закашлялась, ей принесли воды. Она жадно выпила и продолжила рассказ:

– Граф сдержал слово, предложив после «отъезда» Мызниковой возобновить наши отношения. Мы снова стали встречаться, но воплотить мой план я опять не могла, револьвер графа находился у следователя. Конечно, можно было приобрести другой, но вдруг эта покупка вызовет у полиции подозрение? Не проще ли подождать неделю-другую? После суда над Урушадзе револьвер должны были вернуть. Да, кстати, Александра Ильинична…

Четыркина с ехидной ухмылкой обернулась в зал:

– Помните нашу встречу у салона Копосовой? Я просто хотела предупредить вас, что граф болен сифилисом. Это ведь не Красовская, я его им наградила. Но, слава богу, вы были в салоне не с графом, а с господином Прыжовым. А то Дмитрия Даниловича заразили бы. А он бедную Лизу… – Четыркина перевела взгляд на Фаворскую, – а та вообще пол-Петербурга.

Сашенька опустила голову, понимая, что Диди уставился на нее. Князь долго вчера вымаливал прощение. Похоже, сегодня ее очередь объясняться.

Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:

Четыркина: Дальше вы знаете: на суде у Четыркина нашли украденные у Волобуева облигации. К нам на дачу нагрянула с обыском полиция, нашли те самые фотографические портреты. Глеб успел их рассмотреть. По его глазам я поняла – он все понял!

Рано утром, пока Нина спала, а Макрида стряпала, я снова загримировалась купчихой, выбралась через окно и спустилась по склону. По дороге в арестный дом встретила крестьянку, которая несла арестованному супругу чугунок с картошкой. За небольшую плату уговорила доверить кормление ее мужа мне. Пока тот завтракал, я вышла якобы по нужде, обогнула дом… Четыркин как раз заканчивал разговор с князем Тарусовым. У меня замерло сердце. Вдруг откроется? Однако пронесло… Как только князь ушел, я вошла в камеру. Не давая опомниться, приложила к лицу негодяя намоченный хлороформом платок. Глеб обмяк. Я подтащила его к ведру с помоями и утопила. Уходя, на столике оставила платочек, который стащила у Волобуева, вдруг подумают на него? Но полицейские оказались слишком глупы. Пришлось добавить «доказательств». В ту ночь я ночевала у Волобуевых. Когда граф отлучился во двор, проникла в кабинет и подложила в ящик пузырек от хлороформа.

– Увести, – приказал судья приставам.

– Постойте! – вскочил Волобуев. – Я хочу, чтобы… – он указал на Четыркину, не в силах вымолвить имя, – она узнала правду.

– Какую правду? – горько усмехнулась Юлия Васильевна. – Правду мошенника и убийцы?

– Говорите, – разрешил судья Андрею Петровичу.

Тот жестом попросил своего адвоката подать ему пожелтевший конверт, лежавший на столе:

– Сие письмо я хотел зачесть в заключительном слове, дабы присяжные осознали свою ответственность за предстоящее решение. Слишком уж часто на этой скамье оказываются невиновные. Это письмо тому доказательство.