Медленно, не отводя глаз от Аарона, я нагибаюсь и поднимаю карту. Подношу к лицу, вглядываюсь и вижу, что она треснула — сломалась, пока я давила на дверь. Край совсем растрепан. Я берусь пальцами за разлохмаченную бумагу, легонько тяну и вижу, как покрытие отслаивается целиком. По спине пробегает холодок.
Пресс-карта не настоящая. Фальшивка.
Я снова перевожу взгляд на Аарона, который стоит и смотрит на меня. И думаю про тот раз, когда увидела эту карту впервые — в кафе, аккуратно пристегнутую к рубашке. «Нью-Йорк таймс» читалось легко — логотип большой, жирный, отпечатан по самому верху. Я тогда впервые встретилась с Аароном — но видела-то я его еще до того. Я его сразу узнала, потому что видела его фото — у себя в кабинете; я вглядывалась в найденный в интернете портрет, а конечности от «Ативана» уже чуть онемели. Маленькое, зернистое черно-белое изображение. Клетчатая рубашка, очки в черепаховой оправе. Точно такая же одежда была на нем, когда он вошел в кофейню, на ходу засучивая рукава. Теперь я сквозь надвигающийся ужас осознаю: это было не случайно. Все было не случайно. Одежда, которую я, как он был уверен, должна узнать. Пресс-карта, на которой на видном месте напечатано «Аарон Дженсен». Я вспоминаю, что подумала тогда, будто он выглядит не так, как на фото, не так, как я ожидала… крупней, коренастей. Слишком могучие руки, голос на пару октав ниже нужного. Но я решила, что это Аарон Дженсен, еще до того, как он представился, назвал свое имя. И то, как он вошел в кафе — неспешно, уверенно, — как будто знал, что я там и в каком углу сижу. Словно разыгрывал представление, зная, что я за ним наблюдаю.
Потому что и он за мной наблюдал.
— Ты кто такой? — спрашиваю я, а его лицо во вновь подступившем мраке делается незнакомым.
Он молча стоит на месте. В нем обнаруживается какая-то пустотелость, которой я раньше не замечала, словно вытек весь желток и осталась лишь скорлупа. Похоже, он задумался над вопросом, решая, как лучше ответить.
— Никто, — произносит он наконец.
— Это ты сделал?
Он открывает и вновь закрывает рот, словно не может подобрать слова. Ответа так и не следует, и я обнаруживаю, что перебираю сейчас в памяти все наши с ним разговоры. Его слова звучат громко, эхом отдаются вокруг меня, словно звук пульсирующей в ушах крови.
Я смотрю на этого человека, на этого чужака, который вклинился в мою жизнь в самом начале нынешних событий. Который первым выдвинул теорию о подражателе, а потом понемногу подталкивал меня, пока я и сама в нее не поверила. Вопросы, которые он задавал, всякий раз пробуя почву, пытаясь сблизиться.
— Отвечай! — говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это ты?
— Послушай, Хлоя. Все не так, как ты думаешь.
Я думаю о нем в моей постели; его руки на моих запястьях, губы на моей шее. О том, как он встал и принялся натягивать джинсы. Как принес мне стакан воды, погладил мои волосы, усыпил и снова ушел во мрак. Той ночью пропала Райли. Той ночью она была похищена —
Вот только я не догадывалась, что это он говорил про себя.
— Я звоню в полицию, — говорю я, точно зная, что сам он никуда не звонил. И что полиция сюда не едет. Сую руку в сумочку в поисках телефона. Пальцы трясутся, ощупывая ее содержимое, и тут я понимаю: телефон остался в машине, в подставке для стакана. Я его туда положила, посмотрев видео с Патриком со своей камеры, а потом на полном автопилоте доехала до Бро-Бриджа, оставила машину и влезла в дом. Как я могла его там забыть? Как могла не взять телефон?
— Хлоя, будет тебе, — говорит Аарон, двигаясь ближе. Сейчас он от меня в каком-то шаге, уже может дотронуться. — Я все объясню.
— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я, рука все еще глубоко в сумочке, губы дрожат. — Почему убил этих девочек?
Стоит словам сорваться с моих губ, и я снова это чувствую: дежавю, захлестывающее меня подобно волне. Воспоминание о том, как я сидела в этой самой комнате двадцать лет назад. И, упершись пальцами в экран телевизора, слушала, как судья задает отцу тот же вопрос. Тишина в зале суда, все ждут, и я жду, отчаянно надеясь узнать правду.
— Я не виноват, — говорит он наконец, его глаза увлажняются. — Не виноват.
— Не виноват, — повторяю я. — Ты убил двоих, но не виноват.
— Нет, то есть… да. Да, виноват. И в то же время не виноват…