Мерцание во тьме

Дознаватель утверждает, что тела жертв после смерти перемещали. Что они умерли где-то еще, а потом тела подбросили туда, откуда похитили. В таком случае, где сейчас Райли? Где он может ее прятать? Где он их всех прятал?

И тут меня осеняет. Я знаю где. Знаю глубоко внутри, клеточной памятью. Знаю.

Не давая себе возможности передумать, я завожу машину, включаю фары и трогаюсь. Стараясь отвлечь себя, думая о чем угодно, лишь бы не о месте, куда направляюсь, — и все равно по прошествии времени мой пульс начинает ускоряться. С каждой пройденной милей дышать становится все тяжелей. Тридцать минут, сорок. Я знаю, что уже почти приехала. Кидаю взгляд на часы — скоро полночь, — а когда отрываю его от приборной доски и снова смотрю на дорогу, в отдалении замечаю его. Он медленно приближается — старый, знакомый знак, успевший проржаветь по краям, покрытый коркой от налипшей на металл за долгие годы грязи. Я чувствую, что ладони у меня скользкие от пота, что паника уже совсем рядом, а знак все ближе и ближе. Мигающий фонарь озаряет его тошнотворным сиянием.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БРО-БРИДЖ — МИРОВУЮ СТОЛИЦУ РАКОВ

Я возвращаюсь домой.

Глава 41

Я включаю поворотник и съезжаю с шоссе. Бро-Бридж. Город, где я не была с тех пор, как десять с лишним лет назад отправилась в университет. Город, куда я никогда не собиралась возвращаться.

Я петляю по нему, миную ряды старых кирпичных зданий с зелеными от мха карнизами. В моем сознании все здесь разделено четкой линией на до и после. По одну сторону черты воспоминания радостные и светлые. Детство в небольшом городке, мороженое, которое продается на бензоколонке, подержанные роликовые коньки. Пекарня, куда я заскакивала каждый день ровно в три, чтобы получить бесплатный кусочек кислого хлеба, горячий, только что из печи. По подбородку капает топленое масло, я иду из школы домой, перепрыгивая через трещины в асфальте, собираю букет из придорожных цветов, который потом преподнесу маме в высоком стакане из дымчатого стекла.

По другую сторону над всем нависает разбухшая черная туча.

Я проезжаю мимо пустой ярмарки, где каждый год проводятся фестивали. Вижу то самое место, где стояли мы с Линой; я упиралась лбом ей в теплый живот, кожа была влажной от ее пота. В руках у меня искрился металлический светлячок. Гляжу на другую сторону площади, туда, где стоял вдали мой отец и смотрел на нас. Смотрел на нее. Проезжаю мимо своей школы, мимо мусорного бака, о который меня бил головой старшеклассник, угрожая сделать со мной то же, что отец сделал с его сестрой.

Патрик тоже не один раз проезжал этой дорогой, понимаю я, — когда исчезал в ночи, а потом возвращался домой усталый, потный и полный жизни. Я приближаюсь к своей улице и наконец останавливаю машину у обочины, совсем рядом с ведущей к дому подъездной дорожкой. Разглядываю ее — длинный отрезок, по которому я бежала, поднимая пыль, прежде чем скрыться за деревьями. И — вверх по ступенькам крыльца, в распростертые отцовские руки. Идеальное место, где можно спрятать похищенную девочку: старый заброшенный дом на двадцати акрах неухоженной земли. Дом, куда никто не заглядывает, никто к нему не прикасается. Дом, в котором, как считается, живут призраки, то самое место, где Дик Дэвис закопал шесть своих жертв, прежде чем подняться в спальню и поцеловать меня на ночь.

Я думаю про ту нашу беседу с Патриком, когда мы оба валялись на диване у меня в гостиной. Беседу, когда я впервые все ему рассказала — и как он очень внимательно меня слушал. Лина и кольцо у нее в пупке, сияющий во мраке один-единственный светлячок. Мой отец, его тень под деревьями. Шкатулка в шкафу, скрывающая его тайну.

И мой дом. Я и про дом ему рассказала. Про эпицентр всего этого.

Когда мой отец оказался в тюрьме, а мама утратила способность присматривать за недвижимостью, ответственность легла на нас — на меня и Купера. Но мы предпочли покинуть это место, точно так же как покинули маму в «Риверсайде». Мы не хотели иметь с ним ничего общего, не хотели заново встречаться со все еще живущими внутри воспоминаниями. Так что просто оставили дом пустовать год за годом. Мебель внутри стоит там же, где и раньше, только все, вероятно, плотно затянуло паутиной. Деревянная балка в мамином шкафу все еще сломана ее весом, ковер в гостиной все еще в пятнах от пепла из трубки отца. Оставили все это словно фотографию из моего прошлого, застывшую во времени; пылинки неподвижно повисли в воздухе, как если бы кто-то нажал на паузу. А мы развернулись, заперли дверь и уехали.

Патрик знал об этом. Знал, что дом стоит здесь. Знал, что он пуст — и ждет его.