Мерцание во тьме

Просыпаюсь я оттого, что на прикроватной тумбочке вибрирует телефон, колотится о деревянную поверхность, потом в конце концов валится вниз и стукается об пол. Я, все еще полусонная, открываю глаза и щурюсь на будильник.

Десять вечера.

Я пытаюсь пошире открыть глаза, но зрение плывет, в голове — глухие удары. Я думаю про поездку к Патрику домой — его мать внутри старого обветшавшего домика, вырезка из газеты между книжных страниц. Внезапно подкатывает тошнота; я заставляю себя выбраться из кровати, несусь в ванную, откидываю крышку унитаза и блюю туда. Выходит лишь желчь, она кислотно-желтая и обжигает язык. К задней стенке гортани прилипла тоненькая струйка слюны, и я долго откашливаюсь. Вытерев рот тыльной стороной ладони, плетусь в комнату и присаживаюсь на край кровати. Тянусь за стаканом с водой на тумбочке, но обнаруживаю, что он на боку; с краешка еще капает вода и впитывается в ковер. Наверное, телефоном опрокинуло. Так что вместо стакана я тянусь за телефоном и нажимаю кнопку сбоку, чтобы зажегся экран.

Несколько пропущенных звонков от Аарона, какие-то эсэмэски. Я мгновенно вспоминаю тяжесть его тела поверх своего. Его руки у меня на запястьях, его губы на шее. То, что между нами случилось, было ошибкой, но разбираться с ней я буду потом. Для того чтобы просмотреть весь список пропущенных звонков и эсэмэсок, мне приходится прокрутить несколько экранов — в основном от Шэннон, между ними затесалось несколько от Патрика. Откуда столько, недоумеваю я. Сейчас всего десять, я проспала самое большее четыре часа. Потом я обращаю внимание на дату на экране.

Десять вечера пятницы.

Я продрыхла целые сутки.

Разблокировав телефон, быстро просматриваю эсэмэски, и с каждой новой мне делается все тревожней.

Хлоя, позвони мне. Очень важно.

Хлоя, где ты?

Хлоя, позвони НЕМЕДЛЕННО!

«Хреново», — думаю я, растирая виски. Они продолжают пульсировать, протестующе огрызаются. Две таблетки «Ксанакса» на пустой желудок явно были ошибкой, я это и сама тогда понимала. Но очень уж хотелось уснуть. Забыть обо всем. В конце концов, всю эту неделю с Патриком под боком я почти не спала. Очевидно, недосып и сказался.

Выбрав в списке имя Шэннон, я нажимаю «Вызов», подношу телефон к уху и слушаю гудки. Очевидно, мой обман раскрыт. Видимо, Патрик все же написал ей, хоть я и просила его этого не делать. Когда они поняли, что я обманула обоих, что меня нет и никто не знает, куда я отправилась и с кем, то начали паниковать. Вот только сейчас меня это не слишком волнует. Домой, к Патрику, я возвращаться не собираюсь. Правда, я все еще сомневаюсь, что смогу пойти в полицию, — ведь детектив Томас недвусмысленно запретил мне лезть в расследование. Но теперь, когда есть вырезка из газеты и кольцо, чеки из Энголы и разговор с матерью Патрика, может быть, они все-таки меня выслушают? Может быть, удастся их заставить?

Тут до меня доходит. Кольцо! Я сняла его с руки в машине Аарона и швырнула на пол. И не помню, чтобы поднимала. Смотрю на свой пустой палец, потом разворачиваюсь и принимаюсь шарить руками по смятому покрывалу. Ладонь натыкается на что-то твердое, я откидываю одеяло, но это не кольцо. Это завалившаяся между простынями пресс-карта Аарона. Я снова вижу, как расстегиваю на нем рубашку, помогаю снять. Подняв карту, подношу ее к глазам. Смотрю на его фото и на секунду позволяю себе усомниться, что прошлая ночь была ошибкой. Может, судьба заложила неожиданный вираж и нам именно так и суждено было найти друг друга…

Гудки прекращаются, слышен голос Шэннон, и я сразу понимаю — что-то стряслось. Она шмыгает носом.

— Хлоя, где тебя носит, черт возьми?

Голос у нее хриплый, будто она гвоздей наглоталась.

— Шэннон, — говорю я, усаживаясь попрямей. Пресс-карту Аарона опускаю в карман. — С тобой все в порядке?

— Ничего не в порядке, — отрезает она. Из ее глотки вырывается короткий всхлип. — Где ты?

— Я… здесь, в городе. Мне нужно было немного проветрить голову. Что случилось?

Из телефона доносится еще один всхлип, на этот раз громче; звук заставляет меня отшатнуться, словно от удара. Я отвожу руку подальше и слушаю завывания на другом конце; Шэннон пытается найти слова и собрать их вместе, чтобы выразить мысль.

— Это… Райли… — выговаривает она наконец, и я немедленно чувствую, что меня сейчас снова стошнит. Я уже знаю, что она сейчас скажет. — Райли… пропала.

— Что значит «пропала»? — переспрашиваю я, хотя и сама знаю, что это значит. Кишками чую. Я представляю себе Райли на вечеринке, ссутулившуюся в углу гостиной, скрестив худые ноги. Подошва кроссовки постукивает по ножке кресла; в одной руке телефон, другой она крутит локон.

Я думаю о том, как Патрик на нее смотрел. О том, что он сказал тогда Шэннон, думалось — чтобы успокоить, но теперь его слова кажутся куда более зловещими.

Настанет день, когда от этого останутся лишь воспоминания.