Мерцающий огонь

Как раз в этот момент из-за поворота показался мотоцикл. Он начал притормаживать, пока не замер рядом со мной. Уперев ногу в землю, мотоциклист заглушил двигатель.

– Какие-то проблемы?

Я не видела его лица – но узнала голос. Это был Джек Купер. Я вздохнула с облегчением – как же вовремя он появился. Солдаты сразу же обратили внимание на его форму и звание.

– Нет, сэр. Мы просто хотели убедиться, что леди не требуется помощь.

– По-моему, она в полном порядке. Советую вам ехать, куда ехали, сержант.

– Так точно, сэр.

Взметнув шинами гравий, джип умчался прочь.

Джек снял шлем:

– Вы в порядке?

– Теперь да. – Я вытерла со лба пот. – Спасибо, что остановились.

Мгновение он изучал меня, затем посмотрел на мой велосипед:

– Почему бы вам не оставить его здесь? Я довезу вас.

Я бегло оглядела мотоцикл – никогда раньше на них не ездила – и задумалась.

– Без велосипеда уехать не могу, – сказала я несколько секунд спустя. – Мне на нем утром добираться на работу. К восьми часам.

– Предоставьте это мне. Я позабочусь, чтобы к рассвету он стоял у вас на пороге. Запрыгивайте, – настаивал он. – Я не могу оставить вас одну.

Все еще потрясенная неприятной встречей с солдатами, вымотавшаяся за долгий рабочий день, я осознала малоприятную перспективу крутить пару миль педали в кромешной темноте. Я закатила велосипед в высокую траву у обочины и уселась на заднее сиденье мотоцикла Джека.

Как только я обхватила его за талию, он завел двигатель и осторожно развернулся.

Он домчал меня быстро – прокатиться по дороге и за считаные минуты подняться в горку оказалось на удивление приятно.

Притормозив у парадного входа, он заглушил двигатель и снял шлем.

– Еще раз спасибо, – поблагодарила я его.

– Всегда пожалуйста.

Я оглянулась на дом в надежде, что Клара не подглядывает за мной из какого-нибудь темного окна. Конечно, она не упустила бы такую возможность и наутро в грубой форме высказалась о моем полуночном прибытии в обнимку с американским мотоциклистом.

– Спокойной ночи. – Я хотела юркнуть за дверь, но он тихо позвал меня:

– Вивиан…

Я остановилась и обернулась:

– Да?

– Поужинаете со мной завтра вечером?

Вопрос застал меня врасплох. Несколько секунд я удивленно смотрела на него:

– Это было бы неправильно… Я не могу.

– Почему? Из-за работы?

– Возможно.

Он не пошевелился, словно вовсе не собирался уезжать:

– Как насчет другого дня? Пятница?

– Простите. Я… – Мне трудно было найти слова. – Просто не могу.

Он долго смотрел на меня – и наконец принял мой ответ. По крайней мере, мне так показалось.

– Понимаю. Ничего. – Он снова надел шлем. – Спокойной ночи, Вивиан.

Решительно нажав на кнопку стартера, он завел двигатель и развернул мотоцикл.

Я стояла, глядя, как он исчезает в темноте, и прислушиваясь к затихающему вдали рычанию его мотоцикла. Когда воцарилась тишина, я отвернулась и вошла в дом.

На следующее утро я обнаружила свой велосипед у двери. Он стоял у фасада дома, как и обещал Джек.

Я продолжала работать в поместье Уонборо, но Джека Купера больше там ни разу не видела. Мы встретились позже, в другом месте и при совсем других обстоятельствах.

– Не ожидала, что к этой программе допускают женщин, – призналась я Мари одним пасмурным днем. Мы возвращались с тренировки по самообороне, которая проходила во дворе за домом. – Нам мало что позволяется, когда дело доходит до настоящих боевых действий.

– Да и нам всего не разрешают, – посетовала она. – Мы можем быть связистками – и то лишь потому, что их не хватает. Но составлять планы операций и участвовать в саботаже нам не дают. Это считается делом мужчин. Нам обычно достается работа посыльных – обеспечиваем связь между подразделениями. Потому что мы менее заметны. Женщина, идущая по улице с корзинкой хлеба, вопросов ни у кого не вызовет – в отличие от мужчины.

– Этим тебе и предстоит заниматься? Носить письма?

– Да. Хотя я терпеть не могу велосипеды. Я ужасно неуклюжая. Только майору не говори – а то он выгонит меня, и придется мне днями просиживать за столом. Это меня с ума сведет. Я хочу быть в центре событий.

Она была совсем юной и не видела того, что видела я в свою последнюю неделю в Париже – и последние дни с Людвигом. В глубине души мне хотелось открыть ей глаза, рассказать пару-тройку ужасающих историй об эсэсовцах и о том, какими безжалостными они могли быть. Но мне не хотелось поколебать ее уверенность, да и нельзя было говорить ей правду, не раскрыв свою истинную личность – поэтому я благоразумно прикусила язык.