Мерцающий огонь

В кармане завибрировал телефон, и я вздрогнула от неожиданности. Достала его, намереваясь проверить сообщения. За это время у меня скопилось несколько электронных писем от друзей с работы, но среди них не было ничего такого, что не могло бы подождать до понедельника. К счастью, Малкольм мне больше не писал – он прекрасно знал, когда меня лучше оставить в покое. В этом он был расчетлив. Бриллиантовое кольцо делало за Малкольма всю работу, накрепко удерживая его в моих мыслях. Оно напоминало мне о его сожалениях и той якобы огромной любви, которую он ко мне испытывал.

Я подняла руку, чтобы еще раз полюбоваться кольцом. Оно завлекающе сверкало в свете люстры, но я строго-настрого запретила себе поддаваться его магическому очарованию. Мне следовало сохранять хладнокровие. Держать глаза широко открытыми – как вчера, когда я увидела, что у него на коленях скачет какая-то профурсистка.

С телефоном в руках, мне нестерпимо захотелось проигнорировать просьбу отца и поискать в интернете информацию о Людвиге Альбрехте, нацистском офицере времен Второй мировой войны. Любопытство прожигало меня изнутри, но я не хотела обмануть папино доверие и понимала, что нам следует уважать бабушкину личную жизнь. За последние несколько часов она созналась во многих вещах. Возможно, она расскажет свою историю до конца – если мы дадим ей шанс это сделать. Она заявила, что хочет покончить с этим, – как будто ей нечего было больше сказать. Но ведь должно было быть что-то еще. Война только начиналась, когда ее сестра погибла во время Лондонского блица. Когда бабушка обрела новую личность, чтобы в конце концов встретиться с дедушкой Джеком.

Ни я, ни папа не планировали отступаться, но мне и правда нужно было поспать. Поэтому я убрала телефон подальше – на холодильник, – чтобы ночью у меня не возникло соблазна изучить архивы Второй мировой. Я поднялась наверх, уговаривая себя подождать до утра – когда мы попросим бабушку поделиться с нами воспоминаниями о войне и о судьбе Людвига Альбрехта.

Немецкого нациста.

И моего деда.

Часть третья Эйприл

Глава 21

Сентябрь 1940 года

На следующее утро после той роковой бомбежки я проснулась в госпитале – и меня сразу охватило отчаяние. Моей сестры, моей близняшки, больше не было. В сердце у меня образовалась неизлечимая рана, мир казался пустым. Я чувствовала себя виноватой за то, что жива – в отличие от нее. И молила о смерти.

Я никак не могла поверить в произошедшее, меня сковала неизбывная тоска. Все, что мне оставалось, – неподвижно лежать и смотреть в стену. Я была в шоке и не думала, что кто-то способен понять глубину моего горя.

В палате было светло. Даже слишком. Я щурилась из-за льющегося в окна солнечного света. Настолько потерянной я не чувствовала себя еще никогда – хотя была здесь не одна. Рядом стояло не меньше двадцати коек, пациенты беспрестанно жаловались и стонали.

Вивиан…

Я до сих пор слышала ее предсмертные всхлипы, снова и снова переживала тот взрыв и вспоминала свои отчаянные, безуспешные попытки вытащить ее из-под обломков.

Мимо моей кровати промчалась молодая медсестра – быстрая, словно призрак. Она несла два судна, от которых исходил неприятный запах. Живот тут же скрутила тошнота, и я поняла, что меня сейчас вырвет. Я приподнялась на локтях и скривилась от внезапной острой боли, пронзившей грудь и плечо. Рядом с кроватью стоял тазик – я схватил его как раз вовремя, когда началась рвота. Меня выворачивало наизнанку, хотя в желудке ничего не было. Но позывы нещадно, жестоко сотрясали мое тело.

– Вы в порядке? – спросила другая сестра милосердия. Она протянула руку, чтобы забрать из моих дрожащих рук тазик. Ей было не больше шестнадцати. Отставив тазик в сторону, она подала мне стакан воды:

– Попейте.

Я сделала маленький глоток – а потом на меня снова нахлынули воспоминания. Вой сирены, свист падающей с неба бомбы.

Я услышала, как разлетелись от удара стекла, – и начала падать… Надо мной – и подо мной – рушились кирпичи. Пыль заполонила легкие, сдавила горло.

Вивиан, где ты?

Я отвернулась от юной медсестры и уткнулась лицом в подушку, стараясь сдержать рвавшиеся наружу рыдания.

– Пожалуйста… Мне нужно побыть одной.

– Хорошо, миссис Гиббонс, – покладисто согласилась медсестра, поставив стакан на приставной столик.

Услышав фамилию своей сестры, я удивленно распахнула глаза.

Как только она ушла, я выпростала руку из-под одеяла. Золотое обручальное кольцо сидело на моем пальце как влитое, но при виде его меня пронзила глубокая, острая боль. Оно напомнило мне о том, что Вивиан больше нет, а жить мне теперь предстоит без нее. Я знала, что не смогу стать ею. От меня словно отрезали половину – как мне было притворяться целым человеком?