Меридон

– Это ваше обдуманное желание, мисс Лейси? – прямо спросил он меня.

Леди Клара взглянула на меня, в ее больших голубых глазах читалась отчаянная мольба. Если бы я смогла произнести «нет», ее сын был бы обречен. Я едва ее видела, едва видела священника и Перри. Думала я о высоких чистых лесах Широкого Дола и о том, как мы с Уиллом ездили верхом, когда он знакомил меня с поместьем. Как громко пели под деревьями в те дни птицы.

Я подумала об Уилле и улыбнулась.

Они сочли это знаком согласия.

– Тогда я начну, – сказал священник.

Он сделал то, чего хотела леди Клара.

Начал с самого начала и ничего не упустил – насколько я могла судить, то был первый обряд венчания, который я слышала от начала до конца.

Когда мы с ней были маленькими, я слонялась возле церквей во время венчания, потому что иногда добрые люди давали нам пенни из жалости к нашим босым ногам и рваным лохмотьям. Чаще нам совали полпенса, чтобы мы убрались вон и церковь выглядела прилично. Нас не волновали побуждения дававших, нас интересовали только медяки. Я знала некоторые части службы, знала, когда задают вопросы, и мучила свой усталый воспаленный мозг, гадая, не надо ли мне сказать «нет» и прекратить этот балаган, пока я могу.

Но на самом деле мне было все равно – лекарство отдалило меня от земли.

Когда дошло до той части, где мне полагалось сказать: «Да», священник прочел ее как можно быстрее, и мое растерянное моргание было сочтено согласием. Леди Клара стояла рядом, закрывая меня от всех, не волнуясь о заразе, и когда она твердо произнесла: «Она кивнула», – это сошло за согласие.

Я была легкой добычей. Мне мерещилось, что я снова в Широком Доле и сейчас ночь. Я ехала верхом на Море, спускаясь с холма от лондонской дороги. Море с плеском вошел в воду у брода возле подножия холма, потом остановился, склонил голову и стал пить. Я чувствовала холод от воды и запах цветов. По берегам вдоль реки бледно светились в темноте примулы. В тайной тьме леса дважды прокричала сова.

– Объявляю вас мужем и женой, – послышалось откуда-то.

Море поднял голову, и с его морды полилась вода, громко закапала в ночной тишине, а потом он прошел через быструю воду и выбрался на дальний берег, на дорогу.

Леди Клара что-то совала мне в руку – перо. Я нацарапала свое имя, как она меня учила, на листе бумаги, который она мне поднесла. Море в темноте устремился в открытые кованые ворота, и из-под деревьев появилась тень человека, остановившаяся и посмотревшая на меня.

То был человек, разыскивавший браконьеров, потому что ненавидел капканы.

Уилл Тайяк.

– Она улыбается, – послышался голос священника от изножья кровати.

– Это было ее заветным желанием, – быстро сказала леди Клара. – Где мне подписать? Здесь? А доктору, как второму свидетелю? Здесь?

Они собрались уходить.

В видении Уилл молча потянулся ко мне, и я молча соскользнула со спины Моря в его объятия.

– Оставим ее, пусть отдыхает, – сказала леди Клара. – Эмили, посидите с ней, вдруг она проснется и ей что-нибудь понадобится.

– Будем поминать ее в молитвах, – сказал священник. – Такая трагедия…

– Да-да, – произнесла леди Клара.

Дверь за ними закрылась.

В привидевшемся мне лихорадочном мире Уилл Тайяк склонил голову, и я подняла лицо, чтобы он меня поцеловал. Его руки сомкнулись за моей спиной, и он привлек меня к себе, мои руки легли ему на плечи, обняли его за шею и притянули ко мне.

«Я люблю тебя», – сказал он.

– Не плачьте, мисс Сара! – прошептала Эмили.

Она промокала мне щеки скомканным кусочком мокрого муслина. По моим раскрасневшимся щекам бежали горячие слезы, но горло так отекло, что мне не хватало дыхания на плач.

– Не плачьте, – беспомощно сказала Эмили. – Не надо плакать. Прощу прощения, – добавила она.

Они были уверены, что я умру, они написали мистеру Фортескью, сообщая ему о моей болезни и о венчании, в том же письме. Он был по делам в Ирландии, когда пришло письмо, и оно дожидалось его в Бристоле.

В отсутствие мистера Фортескью некому было сообщить Широкому Долу, что у него теперь новый хозяин. Что лондонский лорд, насчет которого предостерегал их Уилл, и в самом деле получил их землю, и он со своей суровой матерью будут управлять землей как пожелают. В Широком Доле так и жили, чиня на собственные деньги плуги, тратя общинные средства на семена для озимого сева, распахивая землю к весне, строя изгороди, копая канавы и стоки. Они не знали, что лучше бы им поберечь деньги. Никто в Лондоне не позаботился о том, чтобы известить их о переменах, которые их ждут, когда Перри с мамой приедут весной в деревню.

Никто не думал, что приеду я. Все ждали, что я умру.