Мера бытия

Катя шагнула ближе. Эта женщина уже никогда не издаст ни звука.

Вздохнув, она посмотрела на Машу и Геру:

— Давайте ещё раз всё обойдём.

Они снова пошли по кругу, сопротивляясь бьющей в лицо пурге. Брести по колено в снегу, то и дело спотыкаясь об обломки, стуча зубами от холода, казалось бесконечной пыткой. Но упорство было вознаграждено, когда, проходя мимо стены, Катя услышала слабый вскрик.

То ли стон, то ли плач доносился сверху, где были только стена, выбитые окна и небо.

Катя несколько раз мигнула фонариком, подавая Маше сигнал.

— Маша, Гера, сюда! Человек где-то здесь!

Два фонарика, Катин и Машин, отбрасывали на обломки зловещие тени, выхватывая остатки того, что прежде было человеческим жильём, а сейчас превратилось в дымящуюся груду мусора.

Балансируя обрубками рук, Гера взобрался на излом фундамента и вслушался во тьму.

— О-о-о-о. — Короткий звук вспыхнул и погас, унесённый ветром, но Катя успела определить направление поиска и от ужасной догадки вцепилась в Машу:

— Маша, смотри, человек там, на кровати!

Задрав голову, все посмотрели на кровать, висевшую над пропастью пустых окон.

Теперь, когда лучи фонариков скрестились подобно прожекторам, стала видна наваленная на кровати груда тряпья, среди которой выделялся лоскут зелёного атласного одеяла.

Катя сложила руки рупором:

— Товарищ на кровати, отзовитесь бойцам МПВО! Мы окажем вам помощь!

С первых дней работы в МПВО она поняла, что к людям, находящимся в состоянии боли и страха, лучше всего обращаться официально, тогда они перестают паниковать и стараются взять себя в руки.

Напрягая зрение, она сосредоточила взгляд на кровати и увидела, как зелёное одеяло шевельнулось, ссыпая вниз хлопья снежной пороши.

— О-о-о-о, — снова заскрипел человек, находящийся в подвешенном состоянии.

Рассмотреть, кто это — мужчина, женщина или ребёнок, возможности не представлялось.

— Держитесь, мы вас спасём! — крикнула Маша. Округлив глаза, она посмотрела на Катю и Геру. — А как спасём-то? Я не представляю, как мы туда залезем?

— Я тоже не представляю. — Катя облизала пересохшие губы, но пить хотелось всё равно. Наклонившись, она положила в рот горстку снега. — Я не смогу подняться на такую высоту, даже если у меня будет верёвка, потому что не за что зацепиться.

В её памяти улетевшей птицей промелькнула старая колокольня, на которую совершалось альпинистское восхождение, и солнечное утро, купающееся в ромашковом море.

Несмотря на лютый холод, в груди стало горячо и больно, а губы помимо воли произнесли Серёжино имя, потому что оно оказалось неразрывно связанным с найденным крестиком.

«Если бы тут был Серёжа, он обязательно нашёл бы выход», — подумала Катя.

Вдруг Гера сказал:

— Снег.

— Что снег? — спросила Маша.

— Надо накопать внизу сугроб и человек спрыгнет.

Мысль казалась разумной, если бы у них были силы перелопатить гору снега.

Катя увидела, как выражение Машиного лица стало тревожным. Она поднесла руку к губам, словно хотела защититься от слов:

— Мы не сможем сделать такой большой сугроб.

Катя немного подумала:

— Но и уйти мы не имеем права, а другого выхода у нас нет.

Рыхлый снег поддавался легко. Катя носила его большим тазом, найденным на развалинах, Маша сгребала кучу печной заслонкой, а Гера сбегал в соседний дом и привёл дворника и управдома. С лопатами и совками работа пошла веселее. Потом подошли Надя и Зоя из их взвода МПВО.

— Слава Богу, вы живы! — с ходу закричала хохотушка Надя. — А мы переживать начали, что вы с дежурства не возвращаетесь.

Пока Надя охала и ахала, молчаливая Зоя успела оценить ситуацию и взялась за лопату.

— Устали, поди?

— Устали, — отвечая, Катя заметила, что выговаривает слова как в заевшей пластинке — медленно и протяжно.

— Ничего, — Зоя споро кидала снег на кучу, — успеете отдохнуть.

— У нас сегодня на ужин похлёбка из конины, — похвасталась Надя. — С пшёнкой. И почему я раньше не любила пшённую кашу? Сейчас обожаю.

Когда сугроб вырос с Катю ростом, дворник обессиленно прислонился к стене и сжал дрожащие руки:

— Всё. Хватит снега, — вытянув шею, он закричал: — Эй, кто там на кровати? Прыгай давай!

* * *

— Человек на кровати нас не слышит, — сказала Катя, наоравшись до боли в ушах. От холодного воздуха в горле противно першило и царапало. Уступив место штилю, метель стихла, кружа над городом редкими, крупными снежинками.

Опираясь на лопату, Надя устало вздохнула:

— Может он умер, а мы тут надрываемся.

Катя посмотрела на измученную Машу, сидевшую прямо на снегу, на Герино лицо, перечерченное морщинами, на дворника, управдома, Зою и Надю.

Задрав голову, они смотрели, как ветер полощет край зелёного одеяла, и пытались уловить на кровати признаки жизни.

Чувствуя ломоту в плечах, Катя подобрала мелкий кусочек кирпича:

— Я сейчас попробую кинуть. Снежком бы лучше, но снег не лепится.

Отступив на несколько шагов, она прищурилась, и камешек уверенно щёлкнул о железную спинку кровати.

— Эх, были бы у меня руки, — сказал Гера. — Он зябко передёрнул плечами и посмотрел вверх: — Мне показалось, что на кровати было движение.

— Кинь ещё камешек, — попросила Маша. — Я так далеко не умею.