— Ой, девочки, вы не представляете! — сказала Маша, раскидывая на стол белоснежную скатерть. — Я сегодня была в столовой Дома художников, они там тоже к Новому году готовятся. Вошла и обомлела. На столах чего только нет: колбаса, рыба, котлеты, бутерброды с икрой!
От Машиных перечислений в казарме установилась звенящая тишина. Даже младший сержант Юля Громова, которая легла спать после дежурства, сдёрнула одеяло и, не отрываясь, уставилась на Машу, ожидая продолжения.
Маша выдержала долгую паузу, а потом озорно хлопнула кулаком по ладошке:
— Подхожу ближе, а вся еда нарисована красками. Прямо на тарелках. Вот умора!
— Ну вот… — разочаровано протянула Юля, снова откидываясь на подушку, — а я уже уши развесила. Гадала, откуда такое богатство? Знаете, девочки, а на прошлый Новый год мы с мамой пекли пироги с малиновым вареньем. Вкусные! — Вдруг сделавшись суровой, Юля всхлипнула и накинула на голову одеяло: — Буду спать. Разбудите, когда время к двенадцати, хочу кремлёвские куранты послушать.
Чтобы девушки могли хоть ненадолго скинуть кучу одёжек, в комнате жарко топилась печка, звонко щёлкая угольками в топке. Стоявшая на коленях возле печки Катя подняла голову:
— А я прошлый Новый год отмечала в школе на Новогоднем балу. Мы с друзьями так веселились, так радовались, что закачиваем школу. И мама со мной была. Она ведь учительница. — Оборвав речь, Катя нахмурилась. Чтобы справиться с воспоминаниями, она сердито стукнула топориком по полену, развалив его на две ровные половинки.
Нет, не заставят фашисты нас лить слёзы! Мы выстоим. Упрямо тряхнув головой, Катя обвела глазами общежитие, по которому расползался еловый запах.
Несколько девушек уже переоделись в платья и теперь смущённо хихикали. Неуклюже отставляя в стороны исхудавшие руки, они оглядывали себя с явным удивлением, будто не веря, что просторные платья с отвисшими плечами когда-то сидели на них ловко и ладно. И Катя удивлялась вместе с ними, потому что в форменной серо-зелёной одежде все казались одинаковыми: ни худыми, ни толстыми. Наверное, и она утонула бы в собственном платье, сшитом мамой на выпускной вечер.
Юля спала. Наташа и Ира только пришли с дежурства и с ожиданием смотрели на сковородку, где пофыркивали дурандовые лепёшки.
— А ещё у нас будет вино! — провозгласила Маша, добровольно взявшая на себя обязанности хозяйки. — Интендант выдал мне целую бутылку красного. В нём много калорий. А ещё макароны! — Сняв крышку с кастрюльки, она продемонстрировала Кате толстые макаронины густо-чёрного цвета и пояснила: — Говорят, водолазы их с разбомбленной баржи достали, вот они и почернели, когда высохли. Мы и такие съедим с удовольствием.
— Зато у детей есть мандарины и ёлка, — сказала Катя, припомнив визит в детский дом, и Маша улыбнулась в ответ, словно они вдвоём были причастны к маленькой тайне.
В этот вечер вообще хотелось улыбаться вопреки всему, просто радуясь тому, что ещё жива.
Присев на свою кровать, Катя сама не заметила, как заснула. Думала приложиться на подушку щекой, чуть-чуть, чтобы отдохнуть, а когда открыла глаза, за окном качалась темнота и шёл снег.
Снился Сергей, стоящий на подножке полуторки, и Катя знала, что в кузове машины у него лежат ящики с апельсинами, а в кармане большая шоколадка и головка чеснока. В последнее время, когда от цинги стали болеть дёсны, часто хотелось чеснока, особенно если натереть долькой корочку хлеба. Вспомнив про корочку, она потрогала через гимнастёрку крестик с колокольни. Было ли это? Будет ли?
Ради праздника на столе горели сразу три керосиновые лампы, отбрасывая на лица девушек мягкие светлые блики.
Маша стояла около тарелки транслятора и, увидев, что Катя проснулась, весело закричала:
— Катюха, вставай, соня, проспала всё на свете, сейчас Сталин говорить будет!
Всё ещё во власти сна, Катя нащупала ногами валенки. Есть хотелось нестерпимо, но все сидели перед тарелками и ждали полуночи.
— Без четверти двенадцать, — укоризненно заметила Маруся, поправляя гимнастёрку с нашивками младшего лейтенанта. Маленькая, щупленькая Маруся командовала подразделением МПВО с самого начала войны, поэтому, когда Катя постигала азы военного дела, Маруся уже успела повоевать и получить ранение.
— Иду, иду, — тотчас отозвалась Катя, поправляя растрепавшиеся волосы. Не хотелось войти в следующий год распустёхой с полусонными глазами и рубцом от подушки на щеке.
Пока она шла к столу, Маша успела разложить на тарелки по ложке макарон и дурандовой лепёшке, пахнущей семечками и подсолнечным маслом. От упоительного запаха сразу потекли слюнки, а руки потянулись к ложкам.
— Ждём, товарищи бойцы! Без команды не есть, — полушутливо приказала Маруся, заметив, как все девушки задвигались в нетерпении.
— Без пяти двенадцать, пора разливать вино! — раздался голос тихой Леночки Сомовой, которая говорила так редко, что её прозвали Молчуньей.
Встав, Маруся взяла в руки бутылку:
— О, если Молчунья заговорила, то действительно пора наполнить бокалы.
Каждому досталось примерно по трети стакана.
Маруся обвела глазами собравшихся.