Читаем Мера бытия полностью

«Ленинград жив. Света нет, тепла нет, воды нет, трамваи не ходят, в кооперативах ничего нет, две декады выдачи нормы нет. По улицам ходят тени людей, обречённых на смерть от голода. Гробы, гробы, трупы, трупы. И вместе с тем никогда мне не казался город таким прекрасным, как в эти смертельные дни. От мороза стоят такие белые деревья, так красива Нева и её набережные с замерзшими кораблями и застывшими домами. Город тих, словно уже вымер весь. Нет трамвайного шума. Радио не кричит, люди молча проходят, как автоматы, лишь редкие машины нарушают покой улиц обречённого города».

Руки Варвары Николаевны летали по клавиатуре, а глаза неотрывно смотрели на мешочек с урюком. Она ощущала во рту его кисловатый вкус, аромат, напоённый южным солнцем.

Не выдержав, она встала, налила стакан тепловатой воды из чайника и бросила туда одну урючину настаиваться. Спасибо неведомому Левону из Армении, пусть его семья будет счастлива!

В ожидании урючного чая руки привычно вспорхнули над пишущей машинкой. Теперь Варвара Николаевна не думала, о чём писать, а позволила мыслям самостоятельно ложиться на бумагу ровными печатными буквами.

«Господи, не дай мне погибнуть до февраля. Подкрепи мои силы лишним кусочком хлеба, иначе не выйдет очень нужная книга “Использование в пищу ботвы огородных растений”, потому что в редакции я осталась единственной машинисткой, а все остальные умерли».

Не в силах ждать, когда урюк настоится, Варвара Николаевна взяла стакан, не стараясь сдерживать дрожь в руках. При посторонних она стеснялась есть жадно, но дома можно расслабиться и долго, с блаженством сосать чуть размоченную абрикосовою мякоть.

От протопленной буржуйки в комнате стало немного теплее, по радио знакомый голос Ольги Берггольц читал стихи. Она сильная, Оля, она не сломалась в блокаду, как многие, а наоборот, смогла выжить.

Придвинув к себе кисет, Варвара Николаевна высыпала урюк на стол и стала бережно разбирать его на две кучки, себе и Ольге. Вчера Берггольц отдала свои карточки совсем малознакомому человеку, потому что он умирал. Надо ей помочь. Оля обязана выжить.

Она бросила быстрый взгляд на тарелку радиоточки с волнами Ольгиного голоса, чёткого, ровного, чуть хрипловатого.

С Ольгой Берггольц Варвара Николаевна познакомилась ещё в двадцатых, когда печатала для неё небольшую заметку в газету. Тогда Оля была круглощёкой, задорной, с чуть раскосыми глазами, придававшими её лицу что-то неуловимо степное, калмыцкое.

В следующий раз они встретились в конце тридцатых годов в длинном коридоре редакции. Ольга шла ей навстречу, стремительная и напряжённая. В первый момент Варвара Николаевна заколебалась: неужели Берггольц? О ней давно не было слышно.

— Оля?

— Я.

Это была уже совсем другая женщина с морщинками горя около красивых губ, и тонкими пальцами, не знавшими покоя.

Они присели на диванчик в закутке, и Ольга рассказала, что у неё умерли две дочки, но сейчас она снова ждёт ребёнка.

И вдруг, буквально через несколько дней, как обухом по голове: Ольга Берггольц арестована.

Её обвиняют в контрреволюционном заговоре против Сталина и Жданова.

Выпустили Олю через полгода, совершенно измученную и затравленную. От побоев в тюрьме она потеряла ребёнка, и уже никогда больше Варвара Николаевна не видела живого блеска в её глазах. Они стали твёрдыми и сухими, как кусочки асфальта.

Аккуратно ссыпав урюк для Ольги в кулёчек, Варвара Николаевна убрала другую порцию в жестяную банку из-под печенья и туда же втиснула плитки жмыха — не приведи Господь, крысы доберутся. Они и так шастают по всей квартире, ничего не боятся.

Про крыс тоже надо не забыть написать.

Варвара Николаевна подошла к пишущей машинке и, не садясь, отбарабанила:

«Нынче город заполонили огромные крысы, которые чувствуют себя хозяевами в домах. Говорят, что крысы бегут с погибающего корабля, а у нас они наоборот, стремятся на поживу. Значит, Ленинград ещё держится на плаву, хотя один Бог знает, каким образом».

* * *

Это казалось удивительным и непостижимым, но Ленинград собирался встречать Новый год. То тут, то там в руках прохожих вспыхивали зеленью еловые ветки, внося яркую нотку в чёрно-белую гамму блокадных красок, густо покрывших замёрзший город.

В Катиной казарме тоже поставили в вазу несколько зелёных веточек. И сразу унылая комната с рядами коек преобразилась в праздничный зал, наполненный ожиданием перемен к лучшему.

Ещё накануне девушки задумали отметить Новый год назло врагам и поэтому к обычному рациону подкопили кое-какие лакомства в виде карамелек к чаю и лепёшек из дуранды. Дурандой называли подсолнечный жмых, который продавали твёрдыми плитками, напоминающими куски спёкшегося асфальта. Дуранду размачивали в воде, добавляли к ней горсточку муки или столярного клея и жарили на сковородке, как оладьи. Не блины с мёдом, конечно, но вполне съедобно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне