Мера бытия

Русский фронт глазами немцев.

Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии:

«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте.

Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».

Военный врач Коралл:

«Русские, выбравшись из кювета, поползли к нам и начали бросать в нас гранаты. Мы выстрелами из пистолетов припугнули их, затем стали пробираться к своим».

«Они сражались до последнего, даже раненые и те не подпускали нас к себе. Один русский сержант, безоружный, со страшной раной в плече, бросился на наших с сапёрной лопаткой, но его тут же пристрелили. Безумие, самое настоящее безумие. Они дрались как звери и погибали десятками».

Артиллерист Вернер Адамчик:

«Если ему верить, всё оказалось мрачнее некуда. Красные бьются насмерть, несмотря ни на какие потери. Хотя наступление идёт быстрыми темпами, всё равно непонятно, когда и чем всё это закончится, к тому же у русских больше людей, намного больше».

«Я сразу понял, что они боролись до конца и отступать не собирались. Если это не героизм, то что же? Неужели одни только комиссары гнали их на смерть? Как-то не похоже. Не видно было среди них комиссарских трупов»[58].

* * *

Судя по интенсивности боевых заданий, Сергей чувствовал, что на Ленинградском фронте готовится грандиозное событие.

Каждую ночь ему снился прорыв блокады. Он представлялся как невское наводнение. Сначала по Ладоге шла маленькая рябь, потом ветер вздымал волны, которые начинали раскачивать зеркало озера, и, наконец, вобрав мощь северной осени, на город катила огромная нагонная волна. С бушующей силой она заставляла Неву повернуть вспять, захлёстывая гранитные набережные и смывая препятствия.

Сейчас такой волной готовилась стать Красная армия.

— Отвлекаем силы противника. Не даём ему передышки. Ведём рельсовую войну, — неустанно твердил командир отряда капитан Жежелев.

И партизаны отвлекали, взрывали, поджигали, блокировали. Тот месяц, что Сергей был в отряде, показался ему целым годом, потому что события стремительно летели кувырком, как пущенные под откос поезда. Каждый божий день новая операция — впору звёздочки на капоте рисовать, жаль, что полуторка на дно ушла.

За это время он успел сдружиться со всеми, даже с сумрачным Шмелём, а с Ненашевым и Ванькой поселился в одной землянке. Землянку в шесть квадратных метров выкопали самостоятельно, до седьмого пота дробя ломами мёрзлый грунт. Сверху сделали три наката брёвен, а в день новоселья получили особо важное задание на вражеском аэродроме.

Приказ вывести из строя самолёты в партизанский лагерь принесла девчушка-связная. Её звали Наташа. Она была тихой, как мышка, с серыми косичками из-под платка и в сером заношенном пальтишке. Такая пройдёт мимо — не заметишь. В этот раз она прибежала ни свет ни заря и сразу прошла в землянку Жежелева.

Командир сидел на нарах с босыми ногами и тянул кипяток из поллитровой жестяной кружки. Увидев Наташу, он поставил кружку на колено и стыдливо поджал ноги под скамейку. В ноябре Жежелев отморозил ступни, когда подрывал мост через реку Мста. После неделю в жару метался. Хотя с тех пор тягучая боль в ногах стала его постоянным спутником, в отряде про это никто не знал. Перед бойцами Жежелев ступал твёрдо, позволяя себе хромать только в одиночестве.

— Ты что в такую рань, Наташа? Случилось что?

Наташа пожала плечами:

— Не знаю, товарищ капитан, мне не докладывают. Велено отнести — я несу, моё дело маленькое.

«Да уж, маленькое, — с острой тоской подумал Жежелев, — мимо немецких патрулей да с донесением. Фашисты за связь с партизанами кожу с живых людей снимают. Не смотрят, взрослый ли, ребёнок. Хуже зверья».

Тоненькой рукой с замёрзшими пальцами Наташа протянула ему шифровку, по-матерински мягко попеняв: