Мера бытия

Затихающий гул самолётного двигателя шёл по нисходящей, замещаясь отчётливым дробным звуком снизу: «та-та-та, та-та-та».

Лавируя в воздухе, Катя попыталась приладить к плечу автомат, но парашют постоянно дёргало и вело. Пули визжали у самого уха и дырявили шёлковый купол. Внезапно, словно вынырнув из тумана, появился костёр, а рядом с ним задранный вверх ствол пулемёта в россыпи синих брызг от очередей.

Действуя на опережение, руки сорвали кольцо с гранаты. Бросок вниз — взрыв и вопль фашиста слились воедино. Катя напружинила ноги для приземления, но от взрывной волны купол парашюта потянуло в сторону. Хлопая на ветру, он то надувался, то сдвигался наподобие огромных белых крыльев. Катя не стала гасить парашют. Несколько метров её свободно протащило по заснеженному полю прочь от места приземления.

Сейчас главное — не дать себя подстрелить и не повредить рацию, потому что без связи вся группа обречена на гибель. Сознание заработало в режиме вспышки, соперничая с трассами выстрелов: убраться из зоны огня, обрезать стропы, залечь и не тратить боеприпасы впустую.

Перекатившись на живот, Катя ужом заползла между двумя валунами и осмотрелась. Впереди перед ней лежала ровная площадка, занесённая снегом. Крошечными размерами она годилась разве что выпаса козы, да и то не особо привередливой. Дальше полотно земли обрывалось, серой полосой сливаясь с чёрным небом. То здесь, то там сквозь ночную мглу проступали очертания скальных обломков, беспорядочно рассыпанных на пересечённой местности.

Жадно хватанув губами комок снега, она достала компас, чтобы засечь своё местонахождение. Хотя автоматная перестрелка не стихала, Катя явственно расслышала тонкий тоскливый волчий вой, словно ветер в трубе воет. Она сложила ладонь ковшиком и, напрягая голосовые связки, долго и протяжно прогудела ответ майору. Накануне вылета вся их группа выла битых полчаса, но Зубов остался доволен только результатом Пидкиймухи.

Вой повторился с условным перерывом на раз, два, три.

Живы! Живы! Когда Катя ползла навстречу сигналу, то едва не стонала от радости. Уловив, что автоматная стрельба стихла, она поднялась на четвереньки и очень тихо подвыла, подражая волчонку. Почти сразу от белой скалы отделилась фигура и голос майора негромко позвал:

— Сюда, сержант. Идите ко мне. Да не пригибайтесь, больше здесь никого нет.

— А ребята?

Он безнадёжно махнул рукой:

— Нет больше ребят. И немецкого поста нет. Видимо, мы на патрульную группу напоролись. Давай разворачивай рацию, выходи на связь с Центром.

Уже начинало светать, и в тусклой полосе восхода Катя увидела, что за последний час лицо майора почернело и осунулось. Наверное, он был ранен, потому что на краю капюшона маскхалата алели капли крови.

Катя моментально развернула рацию и взялась за ключ. Майор диктовал, а она шифровала и передавала:

«Высадка встретила сопротивление противника, которое было подавлено. Потери группы — рядовые Мохов и Пидкиймуха. — Катя почувствовала, что сжимающие ключ пальцы стали деревянными. — Ждём дальнейших указаний».

Ответную радиограмму она не поняла.

«Самолёт готов к вылету, через два часа будет в ваших водах. Наблюдайте за морем!»

— Порядок, — сказал майор. — Быстро сворачивайся и пошли к берегу.

Катя удивлённо переспросила:

— К берегу?

Майор сухо кивнул:

— Ты разве не поняла, что нас выбросили на берегу Ладоги? Вот там, впереди, кусочек озера, — он показал в том направлении, где полотно снега резко уходило под обрыв. — Там, в толще скал есть обширные пещеры. В них замаскирована немецкая артиллерия. Её много, несколько батарей. Иначе говоря, подземная крепость. Обнаружить прежде не удавалось. Через час на лёд сядет У-2. Как только немцы откроют по нему огонь, мы с тобой будем засекать координаты вражеской артиллерии. — Он стиснул губы. — Нам надо выполнить задание любой ценой, иначе наши бойцы зря погибли.

На кромке берега дул ледяной ветер, моментально сковавший лицо ледяной коркой. Чтобы не замёрзнуть насмерть, майор велел лечь и закопаться в снег. Передатчик держать в рабочем состоянии.

«Как в могиле», — подумала Катя, локтями и коленями проминая себе берлогу.

Её била нервная дрожь, перетекающая в страшную усталость, когда кажется, что за минуту сна можно отдать всё на свете.

Пытаясь взбодриться, Катя что есть силы таращила глаза и короткими глотками пила холодный воздух, а когда не помогло, то достала финку и остриём ткнула под ноготь большого пальца. Боль прошила от головы до пяток, и в голове сразу прояснилось. Она прильнула к окулярам бинокля — снег и лёд кругом, глазу зацепиться не за что.

Майор Зубов лежал рядом настолько тихо, что Катя забеспокоилась:

— Товарищ майор, я видела — вы ранены, вам нужна помощь?

— Нет. Там просто царапина. Рикошетом чиркнуло. — Он помолчал, а потом спросил: — Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

Отвечая, Катя полгодика прибавила для солидности, чтоб не считал её совсем пигалицей.

Он вздохнул:

— И у меня дочке девятнадцать. Было бы. На днях начштаба известил.

Катя моментально вспомнила замкнутое лицо майора при первой встрече и то, как он поспешно вышел из кабинета.