Мера бытия

Катю она сперва не узнала, но потом её взгляд стал горячим и влажным. Когда-то, в другой, мирной и уютной жизни, они с Ольгой умели понимать друг друга без слов, стоило только переглянуться. И сейчас в сжавшемся до точки пространстве гатчинских улиц Катя мысленно умоляла Ольгу: не узнай!

Красивое лицо Ольги чуть порозовело. Одним пальцем поправив складку беретика, она повернулась к патрульным и беспечно заговорила о чём-то веселом. Взрыв хохота толкнул Катю в спину, и она побежала вперёд, не чуя под собой ног.

* * *

За период оккупации в Гатчине было расстреляно 100 человек, повешено 762, умерло от истязаний 35 008, погибло военнопленных 80000, угнано в рабство в Германию 17000 советских людей. Согласно переписи, проведенной немцами в июне 1943 г., в Гатчине числилось 22 тысячи жителей, в момент освобождения здесь находилось 2,5 тысячи человек[52].

В Красногвардейске (Гатчине. — И. Б.) и его ближайших окрестностях был размещён огромный аппарат разведывательных и карательных подразделений и организаций, нацеленных на город Ленина. По планам гитлеровцев эти подразделения должны были наводить «новый порядок» после планируемого ими захвата Ленинграда. А пока… пока различные зондеркоманды, подразделения гестапо, СД, абвера и разведшкол проходили свою кровавую «практику» здесь, по месту «временной» дислокации.

Кроме этого, в Красногвардейске был создан отдел пропаганды, который подчинялся непосредственно управлению пропаганды группы армий «Север».

Специально завербованная гитлеровцами агентура из числа предателей, набранных из местного населения, докладывала гестапо о всех, кто проявлял свои симпатии к советской власти. Не случайно поэтому в Ленинградском штабе партизанского движения Красногвардейский (Гатчинский) район считался самым трудным для подпольной работы в Ленинградской области. Почти все попытки направить сюда из Ленинграда людей для развёртывания партизанской борьбы и сбора сведений разведывательного характера кончались неудачей.

И тем не менее в задавленной фашистским террором, истерзанной и окровавленной Гатчине боролись, погибали, но не сдавались советские люди[53].

* * *

Непостижимая встреча с Олей в клочья рвала сознание, оставляя в душе горькое недоумение. Оля-Олюшка и фашисты были несовместимы, как добро и зло. Но Оля так бойко разговаривала на немецком — и когда успела выучить? — так непринуждённо улыбалась, что закрадывалось сомнение — не сон ли это?

А Олина одежда!

Катя стряхнула снег с рукава кацавейки, давно потерявшей цвет. Олька, конечно, всегда была щеголихой, но по-простому, по-деревенскому. Она любила яркие платки, выразительно подчёркивающие её цыганскую красоту, широкие юбки, волной кружащие вокруг стройных ножек, блузки с трогательной вышивкой гладью.

Катя представила вынырнувшую из толпы Олю в модном пальтишке и замотала головой, отгоняя чёрные мысли о предательстве. Не может Оля служить фашистам!

Справиться с мыслями помогло воспоминание, что сама она на данный момент внучка полицая и холуёныш. Катя повеселела. Наверняка Ольга тоже подпольщица, и это объясняет абсолютно всё. Развеселившись, Катя потопала ногами, чтобы согреться, и немного попрыгала, заметив, что соседки по прилавку недовольно переглянулись.

Мороз крепчал. По базару бродили редкие посетители, которые чаще обменивали вещи, чем покупали. С унылых лиц смотрели запуганные глаза, а голоса звучали робко, просящее.

Закутанная продавщица со связкой сушёных грибов негромко посетовала:

— Рубли не в ходу, а немецких марок ни у кого нет.

На неё со всех сторон зашикали соседки, украдкой тыча пальцами в длинную фигуру полицая у входа на базар. Прислонившись плечом к стене, он курил сигарету за сигаретой, швыряя окурки себе под ноги.

Когда полицай, не отрываясь от стены, поймал за шкирку пробегающего мальчишку, Катя подумала, что сто раз согласилась бы жить в блокадном городе, чем один раз оказаться в оккупации.

Связная подошла к Кате, когда та успела проголодаться и основательно замёрзнуть. Шустрая бабулька с чёрной кошёлкой появилась сбоку от прилавка внезапно — только что там стояло помятое эмалированное ведро с квашеной капустой. С виду бабуля походила на остроносую комариху, затиснутую в нелепый козлиный полушубок и вдовий платок, из-под которого торчала белая полоска ситцевой косынки.

— Эй, девка, не слыхала, где живёт Марья Потёмкина? Говорят, она козу продаёт? Почём яйца?

Назвав пароль, бабуля бесцеремонно ткнула Катю локтем в бок. Потерявшиеся в морщинах остренькие глазки выразительно уставились на корзину с яйцами.

— Я не местная. Знаю только, где купить петуха, — ответила Катя по инструкции.

— Так это петух тебе яиц нанёс? — ехидно спросила бабка. Подбоченившись, она обратилась к базарным торговкам: — Слыхали, здеся петухи яйца несут! За такой товар я трёшки не пожалею.

Катя вспомнила, что дед велел торговаться, и сказала:

— Пятёрка.

— Ишь, чего захотела, — заголосила бабка, — да за пятёрку ты мне яйца вместе с корзиной должна отдать и ещё до дому донести.

Она вцепилась в ручку из лыковой верёвки, и подмигнула.