Мера бытия

— Зря смеёшься, между прочим, без культуры люди дичают, можно сказать, превращаются в зверей, — он взял себе галету и положил на неё кусок сыра, зачем-то посмотрев сквозь него на просвет. — Если человек читает великие книги, слушает прекрасную музыку, то и душа у него становится лучше, добрее. Согласен?

Вместо ответа Сергей указал большим пальцем на томик Гейне, валяющийся на полу рядом с брошенным ранцем.

— С одной стороны — согласен, а с другой — нет. — Он задумался, пытаясь выразить ту мысль, что формировалась у него в голове. — Однажды на Ладоге, когда я перевозил эвакуированных, в толпе людей была одна старушка. Знаешь, очень странная, словно бы не от мира сего. — Он сделал паузу, припоминая вьюжный день с вплетёнными в снег комочками града. Очередь на машину тянулась длинным хвостом. Люди волновались, лезли в кузов, отталкивая друг друга, а бабушка стояла молча, чуть в стороне, и всех пропускала.

Она была высокой, с грубым широким лицом, окружённым тёмным ободом платка.

— И что? — подтолкнул разговор Васька. Он успел дожевать первую галету и потянулся за следующей.

— Я грузил людей, и она в кузов не поместилась, но спорить не стала, а прошла в конец очереди и встала заново. Этот рейс у меня был вторым, и я был сильно измотан, поэтому не стал наводить порядок, а сел за руль и повёл машину. Но честно скажу, кошка на душе скребла.

— Подумаешь, причём здесь культура? — в два жевка расправившись с едой, возразил Василий. — Я тоже в очередях не толкаюсь.

— Ты погоди, слушай дальше. На следующий день я снова перевозил эвакуированных, и снова старуха стояла в конце очереди.

Сказать по правде, я даже обрадовался. Как-то неприятно было, что вчера человека оттеснили, а я не вмешался. В общем, взял я эту бабушку в кабину, хотя она и отнекивалась, а по дороге спросил, почему она уступает другим своё законное место.

— И что сказала старуха? — Васька сонно сморгнул, и его лицо стало детским и глупым.

— Сказала, что другим это место нужнее. Понимаешь, она была готова умереть ради людей. Так вот, эта бабушка была неграмотной и в жизни не прочитала ни одной книжки, в отличие от немца, чьи галеты мы с тобой схрумкали. Так что не без книг люди дичают и превращаются в зверьё, — он задумчиво покачал головой, — а без души. Чуешь — без души! А культура, конечно, хорошо. Тут я не спорю.

Сергей не стал рассказывать, как по приезде в Кобону старуха низко поклонилась ему в пояс и трижды перекрестила:

«Дай Бог тебе, сынок, остаться в живых».

Васька уже спал, и Сергей ногой отгрёб в сторону вываленное из ранца имущество. Индивидуальный пакет для перевязки мог пригодиться. Сергей нагнулся, чтобы его поднять, попутно подцепив что-то круглое и твёрдое. В руках оказались часы в чёрном корпусе с тонким серебряным ободком. Посреди циферблата с выпуклыми цифрами было крошечное окошечко для даты, взглянув на которое Сергей понял, что у него сегодня день рождения.

Он сунул в карман индивидуальный пакет в вощёной бумаге, скрипуче отозвавшейся на прикосновение. Вот и отпраздновал.

От разливающейся жары горло продирало сухостью. Чтобы напиться, Сергей плеснул в рот остатки воды из фляжки, которой хватило только чтобы смочить губы. Небо над головой стояло высокое, ясное и такое далёкое, что захотелось сложить над головой руки лодочкой и с головой нырнуть в синюю гладь.

«Нет, когда придёт час, там, наверху, не спросят, сколько ты прочитал книг и можешь ли отличить Моцарта от Брамса, — рассеянно подумал он, блуждая взглядом по облакам. — В том мире это не имеет значения. Спросят, есть ли на земле кто-то, кому ты помог, защитил, накормил? И будет счастье, если ты хоть один раз честно и прямо сможешь ответить: “Да”».

Сергей знал, что до завтрашнего вечера доживут не все, потому что остатки Второй ударной армии собирали силы для последнего прорыва из окружения.

* * *