Мемуары сорокалетнего

Нашлись дела, которые откладывались год за годом. Довел наконец до ума Евгений Тарасович ванную комнату, где уже много месяцев все не находилось свободных минуток, чтобы посадить на одной из стен на бустилат кафель. Тем временем Гортензия Степановна с радостью и остервенением вымывала и выскребала из всех закоулков пыль и грязь, перемыла хрусталь, разгрузила и разобрала стенной шкаф, куда складывалась за ненадобностью вся рухлядь: и выбросить жалко, и хранить в комнатах несерьезно, пока лучше в шкаф сунуть.

И еще времени хватало у них, чтобы перед сном погулять, сходить утром за молоком — только свежим, из ночного привоза; за хлебом — обязательно мягким, теплым; отстоять, не возмущаясь, за разным деликатесным продуктом.

Весь день полон хлопот, но зато вечером, после кинофильма по второй программе и «Новостей», засыпали хорошо, быстро, спокойно без прежних лекарств. Только замечали, что все меньше у них времени на разговоры между собой, на обмен мнениями, на советы друг другу. По хозяйству все понятно с полуслова, каждый знает свои обязанности, а другие темы истощились.

Поначалу оба, и Гортензия Степановна, и Евгений Тарасович, поддерживали непосредственную связь с работой через своих оставшихся там товарищей и доброхотов. Телефон трезвонил часто, и тогда Гортензия Степановна снимала трубку, садилась на табуретку, потом на табуретке оказалась и подушечка, — одергивала фартук и начинала задушевно разговаривать с товарками по бывшей работе. Говорила им о прелести свободной и обеспеченной жизни пенсионеров, о том, что очень жалеет, что почти лишний год по достижении пенсионного возраста проторчала на службе — год, выкинутый из жизни! — а в принципе надо было бы уходить сразу! Говорила она это с большим, отработанным долгой практикой в эфире подъемом, весело, с еще привычной звонкостью в голосе. Но с еще большим интересом выслушивала Гортензия Степановна встречные новости и особенно любила, когда начальник был не очень точен в своих указаниях — «я всегда говорила, что он пентюх!» — а молодая, энергичная женщина, пришедшая на ее место и теперь знакомящая телезрителей с основными событиями искусства, совершала ошибки. У не злой по натуре Гортензии Степановны это вызывало чувство простительной радости: без нее все же плоховато! И здесь Евгений Тарасович, довольно безразличный к эмоциям жены, из чувства справедливости говорил: «Угомонись, Гора. Тебе-то что до этого? Ты ведь и сама, когда начинала работать, совершала ошибки». — «Да, я тоже совершала, — в тон ему отвечала Гортензия Степановна, — но я всю себя отдавала работе, а эти современные… я их знаю, только связи завязывают».

Евгению Тарасовичу тоже позванивали сослуживцы. Он живо интересовался, что в театре происходит, что ставят, как здоровье Великого, но при этом замечал, что интерес его ленивый, инерционный, потому что в театр, посмотреть новый спектакль, поставленный уже без него, он не смог выбраться. Раньше он часто, и даже вместе с Гортензией Степановной, ходил не только на премьеры в свой театр, но и на гастролеров. Во-первых, в обществе об этом говорили, и надо быть в курсе. Во-вторых, была и еще скрытая цель: ведь у коллег и соперников в спектаклях можно было присмотреть что-нибудь интересное, какой-нибудь лихой прием, который, домыслив и замаскировав, можно было бы перенести в свою постановку или отложить про запас. А теперь прагматический смысл этих просмотров пропал, а для общего ознакомления или эмоционального волнения Евгению Тарасовичу идти не хотелось. У него и так адреналина в крови достаточно.

Гортензия Степановна, к своему удивлению и к удивлению ее мужа, тоже оказалась домоседкой. Евгений Тарасович, всю жизнь относившийся к жене как к загребному в их семейной лодке, даже несколько раз посмел ей сказать: «Гора, ты бы сходила, чтобы не дисквалифицироваться, на выставку или на вернисаж». Гортензия Степановна отвечала: «Не хочется. И в доме достаточно дел».

Дел в доме действительно было предостаточно. За этими делами, за телефонными звонками, звучащими, правда, с каждым днем реже, Евгений Тарасович все чаще размышлял над тем, что, как он слышал, уйдя на пенсию, лишившись привычной нагрузки, люди часто начинали чувствовать себя плохо и даже случались летальные исходы. Как-то он поделился этими размышлениями с женой. Неожиданно Гортензия Степановна восприняла сообщение со своей прежней серьезностью и энергией: «Мы можем надеяться только на себя. Давай, Женя, сходим к врачу».