Мемуары ротного придурка

Под свист снарядов я, согласно моему плану, принял решение повторить подвиг Матросова. Тогда я еще не знал пословицы "Солдат предполагает, а начальство располагает". Поэтому никакого подвига я не повторил по не зависящим от меня причинам. Во-первых, полк наш находился в резерве и вступил в бой в самый последний момент. Во-вторых, в этот самый момент я в качестве пищеносца был отправлен в тыл, в помощь старшине. К тому времени, когда я вернулся, таща для всего взвода термос с баландой и мешок твердого, как булыжник, хлеба, высота 99 (Темирова гора) была взята, и фашисты отступили до самой Керчи. Но, тем не менее, за этот бой, в котором я участия не принимал, я по ошибке был награжден медалью 3Б3 ("За боевые заслуги"). Оказывается, на наблюдательном пункте нашего полка находился сам маршал Ворошилов и приказал наградить всех участников взятия важной высоты. Как и все в нашей роте, я получил выписку из наградного приказа, но как я мог повесить на грудь незаслуженную награду?

Я попытался объяснить это недоразумение командиру роты, но капитан Коломейцев обозвал меня придурком.

- Высокая правительственная награда - это тебе не х... собачий. А ежели ее не заслужил, то заслужи! - рявкнул он.

Медаль "За боевые заслуги" солдаты в шутку окрестили "За половые заслуги", поскольку ею обычно награждали солдаток, работающих в тылах. Но у меня даже никаких половых заслуг перед Родиной не было!..

...Капитан Котин, начальник штаба полка, свалился в мой окопчик, как с неба, изрядно меня при этом помяв. Это был весьма плотный мужчина с лицом бульдога, но оказался он весьма общительным и компанейским. Свой парень, партизан, воевал раньше в тылу у фашистов. Обратив внимание на мои очки, он сразу же заявил, что в штабе ему нужны грамотные люди и он берет меня к себе, как только полк выйдет из боя. Тут же он записал мои личные данные и, переждав обстрел, бодро уполз из моего окопчика.

Капитан оказался человеком слова. Правда, вызвал он меня не в штаб, а к себе в землянку для сугубо конфиденциальных переговоров. Как офицер, он мог, согласно уставу, приказать мне все, что ему угодно, а я, рядовой боец, обязан был его приказ беспрекословно выполнять.

Короче, ему требовался человек, который смог бы вместо него чертить штабные схемы с боевой обстановкой: генерал назначил какую-то штабную игру ("черт их знает, этих армейских, в партизанах он в игрушки не игрался"), а по рисованию в школе он получал одни двойки.

С другой стороны, перед начальством тоже неохота было опростоволоситься.

Тут я вспомнил нашу игру в "штаб", как мы с Сережкой-Колдуном и Мирчиком-Соплей лихо малевали синие и красные стрелы. У меня это здорово получалось.

Я взялся помочь капитану, а он, в свою очередь, дал партизанское слово, что будет по гроб жизни благодарен и в долгу не останется. Меня немного смущала моральная сторона нашей сделки, все-таки...

- Ерунда! - рассмеялся капитан. - Война все спишет. Не обманешь - не проживешь. Главное в военном деле - достичь успеха, а победителей не судят.

Разумеется, я не переоделся в форму капитана Котина и не пошел вместо него на штабную игру. Капитан Котин был там собственной персоной в числе всех штабных офицеров, расположившихся у КП командира дивизии, а я притаился метрах в семидесяти от них, в старой стрелковой ячейке, вырытой под большим камнем и надежно замаскированной сверху с помощью капитанского ординарца. Ординарец должен был осуществлять между нами связь: приносить мне записки от капитана с конкретным заданием и его топокарту с обстановкой, а от меня приносить ему ту же топокарту и нарисованные мной на листах блокнота схемы (само собой, он должен был соблюдать различные приемы конспирации, чтобы это выглядело так, как будто сам капитан Котин своей собственной рукой эти схемы чертит).

Пришел генерал, и мы стали играть.

Ординарец грелся наверху на камне, а я сидел, скрючившись, в глубокой сырой норе, работать было неудобно, на бумагу сыпалась земля. По сигналу своего капитана ординарец время от времени направлялся к нему с фляжкой или с зажигалкой, чтобы дать прикурить. Бумаги, свернутые в трубочку, он нес в рукаве шинели и незаметно передавал шефу.

Вначале игра шла весьма успешно.

- Мы впереди всех, всем полкам нос утерли! - докладывал мне сверху ординарец. - Сам генерал говорит, учитесь, мол, у капитана Котина. Вот это, говорит, штабная культура.

В последнем задании либо сам Котин перепутал север с югом, либо я что-то напутал - в моей берлоге совсем темно стало, а я и без того плохо видел. Но тогда я об этой ошибке не подозревал. Ординарец понес схему, но его возвращения я так и не дождался. Я сидел в норе до самой ночи, окоченел, как цуцик, от холода и сырости. Потом я выбрался оттуда, долго плутал по каким-то чужим тылам, пока не разыскал расположение нашего полка. Только под утро добрался я до штаба и узнал, что капитан Котин только что сдал дела и уехал со своим ординарцем принимать командование каким-то другим полком. В отношении меня он никаких распоряжений не оставил.