Memory Makers

СМИ были добрее к Горбачеву, чем к Ельцину, что соответствует общественным настроениям, в соответствии с которыми к первому относятся с пренебрежением, а ко второму - с недоверием (Левада-центр 2017). Хотя политики и журналисты приписывали Горбачеву некоторые "ошибки" эпохи перестройки, в целом СМИ склонны были инфантилизировать его, изображая наивным в отношениях с Западом: если Ельцин был козлом отпущения, то Горбачев - просто дураком. СМИ также называли усиление агрессии США при Рейгане фактором, способствовавшим уступкам Горбачева Западу, представляя готовность последнего советского лидера пойти навстречу бывшим врагам СССР как признак слабости (Чигишов 2014i: 1.20.01). Все источники представляли Горбачева как манипулируемого циничными западными (под влиянием Запада) политиками (Зубов 2009), при этом часто подчеркивалась невинность и наивность советских политиков - еще один способ повторения российской виктимности.

Эта характеристика вписывалась в более широкие усилия истеблишмента по делегитимации постсоветского миропорядка и переписыванию консенсуса, достигнутого после 1991 года. Договор INF повторялся как особенно вопиющий символ утраты стратегического баланса и паритета после 1985 года. Подписанный Рейганом и Горбачевым в 1987 году, договор был представлен в источниках как выгодный Западу за счет России. Хотя СМИ в целом обвиняли американцев в сегодняшнем разрыве договора, источники, освещавшие эту тему ("Лента", "Аргументы и факты", "Российская газета", правительство, "Вести недели"), также подчеркивали неправоту договора (см., например, "Российская газета" 2014b). Многие другие соглашения, подписанные в эпоху перестройки, также были представлены как несправедливые ограничения современного российского суверенитета и охарактеризованы как предвестники тогдашних - и нынешних - унижений и бесчестья, о которых говорится в нарративе "диких 1990-х" (Lenta 2014c, 2014d; Дивеева 2014). СМИ использовали эти договоры как метонимы постсоветского международного порядка, одновременно оправдывая их расторжение и используя их для контекстуализации ухудшающихся отношений с Западом.

Сравнения СМИ с горбачевской эпохой также обозначили специфическую российскую "постревизионистскую" интерпретацию холодной войны, в которой конфликт якобы был обусловлен давно укоренившейся русофобией, а не идеологическим антикоммунизмом. По словам одного из журналистов, "США продолжают реализовывать свою геополитическую доктрину в отношении России, которая известна под названием "Анаконда". Первая петля змеи затянулась, когда они разрушили Варшавский договор. Вторая - когда разрушили Советский Союз" (Бойко 2014). Хотя эта историография относится к разочарованиям 1990-х годов (Печатнов 2017), в СМИ она стала неоспоримой точкой зрения на холодную войну. Чтобы поддержать этот аргумент, журналисты брали интервью у внешних участников, обладающих привилегированным знанием этого периода, таких как бывшие диссиденты и советники США, например Александр Зиновьев (Чигишов 2014h: 1.38.00) и Дмитрий Михеев (Панкин 2014), причем последний утверждал, что единственная разница между тем временем и 2014 годом заключается в том, что теперь Россия не сдастся. Такая непреклонность, повторяемая во многих источниках, якобы способствовала бы символическому возвращению к статусу великой державы и стабильности позднего СССР - аргумент, который становился все более доминирующим по мере развития охвата (и экономического кризиса).

Возвращаясь к Брежневу

Чтобы поддержать аргумент о том, что Россия восстанавливает престиж, сопротивляясь давлению Запада, СМИ и политики утверждали, что страна возвращается к идеализированной и воображаемой эпохе самостоятельной стабильности при Брежневе. Этому "возвращению" якобы способствовала готовность и способность Кремля защитить себя от нападок Запада. Эти аргументы были наиболее заметны в материалах после введения контрсанкций в августе 2014 года, а затем в сентябре и октябре 2014 года, когда последствия контрсанкций стали ощущаться и широко обсуждаться. Соответственно, этот конкретный аргумент функционировал не только как отвлекающий маневр, но и почти как лекарство и разрешение травмы, пережитой после распада СССР, - средство ухода в ностальгию по своей (позднесоветской) молодости.