Мефистон. Кровь Сангвиния

Даже после долгих лет раздоров и жестокости война не осквернила Вольгатис. Лишь самые отчаявшиеся и безрассудные люди рискнули бы бросить вызов гневу его защитников. Проезжая последний поворот на опасной горной дороге, Ливия натянула поводья лошади, дав Дхармии возможность оценить величие священной крепости. Обитель словно пронзала небо, поднимаясь над горным шпилем, и нависала над обрывом, уходящим на тысячи метров вниз, таким глубоким, что подножие отвесных скал скрывали плывущие далеко внизу облака. Замок напоминал сверкающий белый коготь; его вершина терялась в вышине, а основание уходило глубоко в склоны гор. Опоясывавшие его бесчисленные огни сверкали во мраке, будто скобы, сделанные из золота. Вольгатис был подобен ледяному клинку, вонзенному в гору богом.

Дхармия оглянулась на освещаемую лунным светом тропу, на движущихся следом всадников. Люди, изнуренные яростной скачкой, шатались, едва не падая с лошадей, их одежды были покрыты слоем изморози.

— А они что, нас просто впустят? — спросила Дхармия, растирая замерзшие руки. Она посмотрела на огоньки, покрывавшие огромную башню. — Серафимы что, любят незваных гостей?

— Они — Дети Обета, как и мы, — ответила Ливия. — И еще, — прибавила она, кивком показав вниз, — лишние стволы им сейчас не помешают.

На ее лице была привычная сардоническая усмешка, но девочка чувствовала, что в этот раз Ливия вовсе не так уверена в своих словах.

Дхармия посмотрела туда, куда ей показали, и увидела длинные, извивающиеся подобно змеям колонны света на равнинах. Армия Питера Зорамбуса находилась меньше чем в дне пути от них, и за время марша к Вольгатису она лишь росла. Чудесное зрелище крыльев Хесбона обращало в веру Принца новые поселения. Девочка подумала, что, должно быть, отступников теперь уже несколько тысяч.

Ливия пришпорила коня, и они поскакали по льду к воротам крепости, вздымавшимся на десятки метров. Последний проход к вратам накрывал огромный портик. Его широкие своды поддерживали не колонны, но четыре исполинские статуи, изображавшие людей, опустившихся на колени и склонивших головы, подпирая крышу.

— Серафимы узнают о наших утратах, — сказала Ливия, оказавшись в тенях под галереей, — и о том, как мы отринули Извечного Принца. Они не станут сомневаться в нашей верности. Они узнают, сколь многое мы пережили, дабы почтить Обет, и потому им даже не придет в голову, что мы намереваемся унести отсюда клинок.

Нависшие над странниками ворота были закрыты. Они поднимались к ночному небу, словно отрог, и заслоняли звезды.

— Мы пришли с верой и оружием, — закричала Ливия, выпрямившись в седле, когда подоспели остальные. — Мы — Дети Обета, и мы пришли сюда, дабы сохранить то, что должно быть сохранено.

Ее слова странным эхом разнеслись над расщелиной, но ответа не последовало. Ливия поджала губы и оглянулась на наступающую армию врага.

— Император счел нужным разделить с нами вашу тайну! — вновь закричала она, не сводя взгляда с врат. — Мы понимаем ваш священный долг и отдаем свои жизни, дабы помочь вам.

Высоко наверху вспыхнул свет. А затем раздался рев горящего прометия, и к ним полетели фигуры: крылатые воители в доспехах неслись мимо отвесных неприступных стен, держа Ливию и ее людей на прицеле болт-пистолетов.

Когда же они приземлились, Ливия поняла, что крылья были лишь украшенными защитными колпаками прыжковых ранцев, сделанными из того же прочного керамита, что и полированные черно-белые латы. Угловатые края пластин брони были прикрыты развевающимися накидками: на алой ткани были вышиты строчки из священных писаний, литании и геральдические лилии — символ ордена. Все серафимы носили шлемы, скрывавшие лица, — все, кроме их предводительницы, высокой и крепко сложенной женщины, что шагнула к ним с гордо поднятой головой. Ее силовые доспехи были украшены богаче, чем у ее сестер: всюду виднелись печати чистоты, на цепях висели золоченые филактерии. В кобуре на поясе висел пистолет, а в руках женщина сжимала устрашающего вида моргенштерн. Тяжелые железные цепи были украшены теми же изящно начертанными строфами, что и накидка предводительницы.

Когда женщина подошла ближе, Дхармия ахнула. Лицо, скрытое лишь удерживаемой золотым обручем тонкой просвечивающей вуалью, представляло собой алое месиво из рубцовой ткани. Похоже, вся кожа сгорела, отчего воительница казалась ободранным трупом: жестокая мертвенная усмешка вместе с пристальным взглядом лишь подкрепляли это впечатление. Жуткий образ дополнялся изображением имперской аквилы, расправившей крылья на изуродованных щеках и расположившей две головы точно над лишенными век глазами. Белая краска заметно выделялась на блестящем багровом лице женщины.

— Святая Офиуса.

Ливия преклонила колено и взмахом руки приказала остальным сделать то же.