Мед багульника

Четверть часа назад она думала о том, усталая ли нынче придет мама, и не погрызет ли щенок без нее новые туфли. Теперь размышляешь — как именно люди умирают от угарного газа.

И она сейчас боялась заглянуть себе в душу. Там было такое — «торнадо»… И ужасно страшно…просто от темноты. Оттого, что такая густая темнота со всех сторон, плотная. Кажется, дай сюда свет — даже солнце не справится, тьма так и будет висеть черной медузой.

А если эти все-таки захотят достать ее отсюда?

— Ничего, — говорила она себе, — Тут вокруг еще километры, еще можно затаиться.

Но Андрей должен бы, когда они потеряют к штольне интерес, прийти и забрать ее отсюда. Ей бы самой выглянуть наружу, да знать бы — когда? Не стоит ли там кто-то у входа?

Дым ей пока не очень мешал. Но ни часов со светящимся циферблатом, ни телефона с собой… Впрочем, какая связь возьмет отсюда, из такой каменной глубины? А вдруг здесь правда водятся призраки?

Ощущение призрака рядом было настолько реальным, что Аурика поняла — она засыпает. Так бывает, когда сон волной захлестнет под колени, и ты, незаметно для самой себя, уже плывешь и тонешь в подсознании.

А, может, уходят именно так?…

* * *

— Аурика!

Это она услышала и сказала — в мире подсознания все живые существа должны слышать даже шепот, тем более, что громче произнести она просто не может, не получается.

— Я тут…

А потом ей показалось, что ее обнимают, как в танце, и отрывают от земли, и…любое движение ей было сейчас головокружительным. И руки она узнала — это была ее почти мистическая особенность — она узнавала прикосновения тех, с кем танцевала хоть однажды.

— Миша, — сказала она таким явным для нее, но на самом деле — почти неслышным шепотом, — Миша, я и вас сюда затянула…Вы тоже хотите спать?

Сознание ее начало проясняться немного позже, когда стало тянуть ветерком. Но из штолен они еще не вышли — свет и воздух лились откуда-то сверху, из небольших щелей в каменных стенах, похожих на окошечки башни.

— Ты решила отправиться — на тот свет?

— А куда мне еще было? — спросила она со слабой улыбкой.

Он сел на несколько минут, чтобы перевести дыхание. Она полулежала у него на руках.

— Мы ведь можем и не выбраться, понимаешь? Назад — нельзя. А здесь выхода нет. Тут только немного свежего воздуха.

— Все равно… Там, с этими, было страшнее. А тебе страшно?

Он покачал головой. Он не мог позволить себе бояться.

— Отсюда должен быть еще один путь. Если вспомню… Но сидеть больше нельзя… Попробуешь встать?

Она попробовала. Если опираться на стены и на него… Но голова…такая тяжелая голова…

— Я бы и дальше нес… Но там есть такие ходы, что только поодиночке…

…Для нее это был бесконечный путь. Так бывает, когда идешь по незнакомой дороге. А если каждый шаг на этой дороге и дивен, и страшен… Тьма, и пустынность, и невозможность тут ничего живого, и смерть за плечами.

Он шел впереди. Аурике не хватало света фонаря, но она не заботилась о том, чтобы что-то видеть. Ей дело было — идти за ним, и не отставать.

Они еще несколько раз останавливались — даже не столько перевести дух, как еще раз осознать, что происходит, примириться с этим — и идти дальше.

И холодно было, очень холодно. На ней давно уже была его куртка, и когда они останавливались, он тер ей руки, и почему-то — щеки и уши, но его пальцы тоже были ледяными. И он дышал ей в лицо, как на стекло, когда хотят, чтобы оно запотело — и ей казалось, что у нее на ресницах тут же повисает иней.

А потом был свет, и его голос, дрогнувший в спазме так, будто дальше он говорить не может:

— Вот он… Вышли…

* * *

Это было совсем другое место. Другая река, другие горы. Прошедший через то, через что прошли они — мог ли вернуться в прежнее? Река казалась много уже, берега, заросшие кустарником, были безлюдны. День клонился к вечеру, но у них обоих сил не было ни встать, ни идти.

То есть, Аурика так думала за себя. Она лежала на горячей земле и думала, что вот теперь она встать не сумеет. Там встала, а тут…

Только держаться за эту землю, чтобы она не сорвалась из-под тебя, и ты не полетела куда-то в синеву неба.

— Спишь? — услышала она его голос.

— Я не знаю…

— Ты понимаешь, что еще совсем немного там и… Разве так можно — играть с жизнью?

— Я иногда думаю, что лучше бы того света не было. Страшно не уйти, а оттуда видеть, что будет с мамой… Рухнуть бы сразу в черную яму, и не знать ничего. А может — это и совсем не страшно, — говорила Аурика. Опьянение ли смерти и дыма еще не прошло, что ее тянуло сказать сокровенное, — Мы же здесь просто — посланники… Нас кто-то прислал, и мы должны пройти свой путь до конца. Здесь слишком много не-встреч, разлук… Но это только путь… А все встречи будут там…

— А вот ты зачем пошел? — спросила она с улыбкой почти виноватой, потому что — впутала его в это дело, — Как бы твои собаки — без тебя?

«Потому что любить, значит мне только одно — служить», — мог бы сказать он. Но не сказал, конечно.

Солнце уже почти опустилось за реку. Но это был мир, живой мир, и ночь в нем не пугала.

* * *

Она проснулась на рассвете… Да, мир был, но и не было его.