Мечом и сердцем

С площадкой были связаны и наказания. Мой взрывной, непоседливый темперамент в те годы был помножен на молодость и ветер в голове, поэтому доставалось мне часто. Сначала пороли ремнём, но постепенно, когда я душой и телом привык к порке и начал сразу после неё назло делать то же самое, воспитатели одумались. Меня стали выгонять на тренировочную площадку и заставлять часами отрабатывать удары. За особенно отвязные выходки могли и хорошенько погонять по поляне клинками, да ещё и не тренировочными, а боевыми, оставив несколько порезов или синяков. Так моё упорство пустили на благое дело, заодно приучили отвечать за свои поступки кропотливым трудом, закалили характер и развили боевую злость. Когда тебя гоняют как кутёнка, невольно начинаешь злиться сначала на тренера, а потом на самого себя, тренируешься упорней. Бывало, я по пол дня проводил с клинком в руках. После такого было уже не до проказ, хотелось завалиться прямо на поляне и спать до следующего утра.

Наказания всколыхнули во мне такую волну протеста и упорства, что, бывало, я без разрешения брал тренировочные мечи и шёл на поляну упражняться вместо ночного сна. Когда отец первый раз застал меня за этим делом, он даже слова против не сказал, только потребовал впредь тренироваться с кем-то из воинов рода, мол, нечего без толку клинками махать. Он резонно рассудил, что мальчик начал взрослеть, и только поощрял подобные инициативы.

Сейчас, спустя столько лет, воспоминания о былых переживаниях вызывали улыбку. Отцовские воспитательные приёмы мне потом сильно помогли в гимназии и Академии. Там всякое бывало. Были те, кто учился или дрался лучше меня, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы сравниться с ними и превзойти их. Были стычки со сверстниками и со старшими, но упорство и озорство и здесь выручили меня, быстро выведя в число лидеров. Со временем бессмысленное упорство и жажда деятельности обрели вполне разумную форму, оказались направлены на самосовершенствование, самодисциплину и безапелляционное требование к другим соблюдать установленный порядок. Так появился гвардейский офицер Вереск эль Дарго, верный друг и опасный противник, побеждавший и выживавший там, где другие пасовали и умирали. И у истоков моего "я" была вот эта тренировочная площадка, ставшая символом первых моих шагов на пути самосовершенствования.

Сначала я просто немного погулял по саду, обошёл площадку по кругу, прикасаясь к деревьям, вспоминая те или иные сцены из прошлого. Затем немного пробежался по садовым дорожками. Финалом разминки стал небольшой комплекс разминочных упражнений с клинками и без них, и я вплотную приступил к бою с тенью. Именно в этот момент моё одиночество было нарушено: к воображаемым клинкам тени добавились вполне материальные, но столь же тёмные альтовские мечи.

Тренировка сразу пошла веселей. Бой с реальным противником был для меня всегда ценнее противника вымышленного; та памятная фраза отца навсегда запечатлелась в сознании.

"Ты сегодня какой-то странный, не такой как обычно. Грустный, умиротворённый. Воспоминания?" - первой нарушила мысленное безмолвие моя альта.

"Да. С этой поляной связано очень многое в моей жизни. Вроде бы был пацаном, а навсегда впитал многое из того, что мне здесь дали", - ответил я, проводя особенно заковыристую комбинацию с множеством обманных выпадов.

"Ха! Да ты ещё и в ударе!" - последний выпад почти достал хрупкое женское тело, и возлюбленной пришлось спешно разрывать дистанцию, извернувшись ужом. Или драконом?

Ещё с полчаса попрыгав по поляне, мы остановились возле раскидистого дерева. Возлюбленная скользнула в мои объятия, и крона скрыла наш поцелуй от лишних глаз.

Потом мы купались в ледяной воде небольшого родничка, заключённого в плен каменной чаши. Женщина обнажилась по пояс и со смехом выливала на себя уже второе ведро воды, наслаждаясь её кристальной чистотой и сводящей зубы свежестью. Я от неё не отставал. Однако наши водные процедуры были грубо прерваны появлением охранника. Выскользнув на небольшую лужайку с родником, он сразу хотел что-то сказать, но наткнулся взглядом на мою женщину и слова застряли у него в горле. Всё-таки у нас не принято даме вот так без всякого стеснения обнажаться, да и обтягивающую одежду ей носить не полагалось. Исключения делались лишь для охотничьего костюма или кожаных доспехов, но удел носить подобные наряды выпадал далеко не каждой женщине. Я нахмурился и повернулся к стражнику, загораживая своей спиной возлюбленную. Тот тут же отвёл взгляд, сделав вид, что ничего не заметил; наши глаза встретились, я отрицательно покачал головой, на что он коротко кивнул. Смысл беззвучного общения свёлся к его обещанию не распространяться об увиденном даже внутри рода.

- Господин баронет, миледи, отец приглашает вас на завтрак.

- Скажите..., - сделал я паузу, вопрошая имя посланника.

- Альберт, - коротко кивнул тот.

- Скажите, Альберт, а как вообще принято завтракать в семье сейчас? Простите моё невежество, но я последний раз был в поместье почти двадцать лет назад.