Меч мертвых

Харальд не позволил, а сходить с лыжни Эгиль попросту не решился. Самому сгинуть — полдела, но этак можно и мальчика, случись что, с собой вместе увлечь…

Каким знанием или чутьем находил верную дорожку ижор — о том Эгилю не хотелось даже гадать.

Тойветту, сын Серебряной Лисы, все выполнил, как обещал. Уже к полудню провел своих спутников невредимыми через страшные Сокольи Мхи, которые название-то свое получили не иначе оттого, что одни соколы крылатые через них и летали; правда, о том, что стоял полдень, тоже оставалось только догадываться, ибо ни солнца, ни теней по-прежнему не было, лишь густая белесая мгла, от которой нещадно уставали глаза. Однако и это не помешало ижору, знавшему «неодолимое» болото до последней травинки, не просто вывести охотников на твердую сушу, но еще и выбраться к островному становищу с самой безопасной, подветренной стороны.

Ветер вздыхал неровно, поземка накатывалась волнами: населенные островки и вмерзшие в лед мостки между ними то казали себя ясно и четко, то совсем пропадали за пеленой летящего снега, словно их вовсе не было там, впереди, за кольцом незамерзшей черной воды. Харальд, Искра и Эгиль берсерк хоронились между голых кустов, вглядываясь в становище. Оно казалось безлюдным — жители сидели по домам, очень, кстати, напоминавшим зимовьюшку одноглазого, и только дымки, вылетавшие в отверстия крыш, несли запах жилья и свидетельствовали, что маленькая весь не заброшена, что люди отсюда еще не ушли.

Поселение не было окружено тыном — зачем тын, если болото сторожит получше всякой ограды?.. И сколько ни напрягали зрение трое охотников, ничего «разбойничьего» на том берегу высмотреть не удавалось. Весь как весь — мало ли кому вздумалось схорониться в болотах то ли от Вадима, то ли от Рюрика, то ли враз от обоих?.. Как вообще отличить гнездо волкохищной собаки от самого обычного печища?.. Ижору на слово поверить?.. Стоило ради этого тащиться в несусветную даль, да через трясину.

Холод постепенно забирался под меховую одежду, студил пропотелые рубахи, покрывал кожу пупырышками, заставлял стискивать зубы…

Долго, очень долго на том берегу совсем ничего не происходило, и Эгиль хотел уже позвать юнцов в обратный путь, пока вовсе не примерзли к камням: что выведали, мол, то выведали, и довольно, не все в один день… Но в это время за разводьем началось движение.

В самом большом доме с протяжным скрипом открылась подмерзшая дверь, и наружу вышли несколько человек. Они смеялись, прятали лица от ветра и громко разговаривали между собой. Залегшим на островке удавалось перехватить только обрывки слов и понять, что разговор шел по-словенски.

— Разбойники… — почти сразу прошептал Искра. — Волдыря люди!

— Почему? — тоже шепотом спросил Харальд. Уверенный приговор Искры немало его удивил. Сам он не находил в облике вышедших из дому мужчин ничего странного или необычного. Они даже не были вооружены.

Искра ответил:

— А ты посмотри на одежду…

Харальд присмотрелся. У двоих были почти одинаковые теплые свиты из добротного темно-синего сукна. У третьего синие заплаты красовались на спине и локтях. Еще один был в синих штанах, другой натягивал на уши меховую шапку с синим новеньким колпаком…

Искра толкнул Харальда локтем:

— Купца Кишеню Пыска помнишь?

— Как не помнить…

— Так он еще летом жаловался, налетела, мол, возле волока лихая ватага, стражей порубили, тюки с повозок похватали, такое доброе сукно не довез…

— Смотрите, плот, — сказал Эгиль. И правда — по черной воде, приближаясь к разбойничьему становищу, медленно двигался плот. Четверо крепких молодцов направляли его сквозь тяжелую зимнюю воду, погружая шесты в снежную кашу, густо плававшую на поверхности. А посередине, привычно утвердив на скользких бревнах тепло обутые ноги, стоял…

Харальд вскинулся на локтях:

— Он это! Одноглазый!.. С кем дрались!..

Широкая ладонь старого берсерка вдавила Харальда в снег, помогла опамятоваться. Искра же, наоборот, чуть приподнял голову, щурясь против неожиданно выглянувшего солнца.

Человек был рослый, широкоплечий, в низко нахлобученной шапке и короткой шубе, сшитой из волчьего меха. Он вправду был очень похож на одноглазого, но… Плот повернул, и он оказался к Искре почти спиной — лица не увидеть. Только блеснуло что-то на левом запястье, зажглось красно-желтыми огоньками…

— Не он это, — сказал Искра и зябко потер руки в рукавицах, гоня к пальцам отступившую кровь. — У того шуба покороче была… И штаны меховые, а у этого стеганые…

— И жил — не видать, чтобы кто в гости ходил, а этого со всем почетом встречают… — проворчал Эгиль.

— Уходить надо, — сказал вдруг ижор. Охотники повернулись к нему, и Тойветту встревоженно пояснил: — Здесь, где мы, у них кладовая… Бочки под воду спущены: холодно, а не мерзнет… Гостя принимают, сейчас за снедью придут…

И он указал на прочные жерди, в кажущемся беспорядке укрепленные между камней. Теперь, когда притихла поземка, стало заметно, что это и в самом деле не корни и не стволы упавших деревьев, а труд человеческих рук, и в воду тянутся снабженные узлами веревки.