Меч и Цитадель

– Многие годы, со времен моей молодости, как я уже говорил. Бывало, береговые противились, но чаще – нет. Дважды с юга приходили воины, посланные гордым народом из высоких домов на южном побережье. Пока они оставались здесь, раздоры прекращались, но о чем толковали в замке, мне неизвестно. С тех пор как замок был завершен, его строителя, о котором я рассказывал, никто больше не видел.

На это Ллибио умолк, ожидая, что скажу я. У меня вновь возникло то самое ощущение, которое я нередко испытывал в разговорах со стариками, будто слова, им сказанные, и слова, мной услышанные, – далеко не одно и то же, будто вся речь Ллибио полна намеков, недомолвок, околичностей, остающихся для меня невидимыми, подобно дыханию, будто само Время есть нечто вроде незримого духа, парящего между нами и стирающего широким рукавом большую часть сказанного, прежде чем я успею ее расслышать.

– Вероятно, он умер, – отважился предположить я.

– Сейчас там обитает какой-то злой великан, но его вовсе никто ни разу не видел.

Я едва смог сдержать улыбку.

– Пожалуй, при нем береговые уж точно не рискнули бы брать замок штурмом!

– Пять лет назад они навалились на него гурьбой, будто мальки на утопленника. Замок сожгли, а всех, кого застали внутри, истребили.

– Так, значит, воевать с вами береговой люд продолжает попросту по привычке?

Ллибио покачал головой.

– В этом году, после таянья льдов, жители замка вернулись. Руки их были полны даров – всяких богатств и неведомого оружия, обращенного тобой против береговых. Время от времени приходят туда еще всякие, но как хозяева или как слуги, мы, озерные люди, не знаем.

– А откуда приходят? С севера или с юга?

– С неба, – ответил старик, указав вверх, туда, где мерцали поблекшие в великолепии солнца россыпи звезд, но я, подумав, что он имеет в виду всего лишь гостей, прилетающих в замок на флайерах, расспрашивать дальше не стал.

Озерные жители съезжались к нам целый день. Многие прибывали в таких же лодках, как те, что гнались за гетманской, но некоторые, по примеру Ллибио, явились на островах, так что какое-то время спустя мы оказались посреди плавучего континента. О походе на замок я никого напрямую не просил, но к концу дня осознал, что они сами желают битвы и понимают, что я готов их возглавить. По-моему, в книгах подобные вещи обыкновенно достигаются при помощи пламенной речи, но реальность порой совсем не такова. Островитяне наперебой восхищались и моим ростом, и моим мечом, а Пия сказала им, что я – представитель самого Автарха, а прислан затем, чтоб освободить их.

– Пострадаем мы, конечно, изрядно, – сказал Ллибио, – но ведь береговым замок взять удалось. Да, в войнах они сильнее, однако не все сожженное ими отстроено заново, а еще у них не было вождя с юга.

Расспросив его и остальных об окрестностях замка, я решил воздержаться от штурма до наступления ночи: в темноте часовым на стенах будет труднее заметить наше приближение. Еще мне (хотя об этом я вслух не упомянул) хотелось дождаться темноты, чтобы лишить противника способности к меткой стрельбе: снабдивший гетмана «колдовскими пулями» хозяин замка наверняка приберег для себя оружие куда более грозное.

К замку я отплыл во главе около ста воинов, хотя большинство их было вооружено лишь копьями с наконечниками из заостренной лопаточной кости тюленя, дубинками-пачо да ножами. Написав, будто согласился возглавить сию невеликую армию из чувства ответственности, из сострадания их горю, я изрядно потешил бы самолюбие… но и изрядно покривил бы душой. Не послужили тому причиной и опасения за собственную судьбу в случае отказа, хотя я сильно подозревал, что не облеченный в дипломатическую форму, не приправленный хитростью вроде долгих притворных раздумий либо «внезапно пришедшей в голову» выгоды воздержания от боевых действий отказ может выйти мне боком.

Истина же состояла в том, что меня гнало в бой чувство долга сильнее, неодолимее любых двигавших островитянами чувств. Ллибио носил на шее рыбку, вырезанную из клыка какого-то зверя, а когда я спросил, что это, ответил:

– Оанн, – и, зная, что в Оанна (вне всяких сомнений – божество озерного люда), я не верю, прикрыл фигурку ладонью, дабы взгляд мой не осквернил ее.

Действительно, в их бога-рыбу я не верил, однако чувствовал, что знаю об Оанне все хоть сколь-нибудь важное. Знал я, что живет он наверняка в самых темных глубинах озера, но во время штормов прыгает, резвится среди волн. Знал, что он – пастух подводного мира, наполняющий рыбой сети островитян, и что убийца не может бороздить его воды без боязни, не то Оанн появится рядом, откроет огромные, словно луны, глаза и опрокинет лодку.