Меч и Цитадель

Сейчас, задним числом вспоминая тот день, я никак не могу отделаться от ощущения, будто Коготь уже был у меня в руках, хотя попал он ко мне только через год с лишним. И даже описать, как выглядел Трискель, взглянув на меня, не смогу. Его взгляд проникал в самое сердце. Правда, зверей я, пока Коготь оставался при мне, ни разу не оживлял, но ведь ни разу и не пробовал… наоборот, если они случались поблизости, жалел, что не в силах убить хоть одного – очень голоден был, а вот сейчас задаюсь вопросом: достойно ли губить животных ради еды? Помнится, у тебя среди съестных припасов не нашлось ничего мясного – только хлеб, сыр, вино да сушеные смоквы. Не значит ли это, что в том мире, где живут люди твоего времени, держатся тех же воззрений?

В надежде получить ответ я сделал паузу, однако ответа не последовало. К этому времени вершины самых высоких гор опустились куда ниже солнца, и я больше не понимал, что там, у меня за спиной, – едва различимый призрак мастера Аска или всего-навсего моя тень.

– В моих руках, – продолжал я, – Коготь не возвращал к жизни людей, убитых людьми, хотя вроде бы исцелил человека-обезьяну, которому я отсек руку по запястье. Доркас считала, будто причина в том, что сделано это мною самим, а я даже не знаю, как это объяснить. По-моему, Коготь не сознавал, кто им владеет… хотя, наверное, вполне мог и сознавать.

– Эй! Счастья и радости в новом году!

Голос окликнувшего меня нисколько не походил на голос мастера Аска и вообще оказался совершенно мне незнаком. Подняв взгляд, я обнаружил шагах в сорока впереди улана – точно такого же, как тот, убитый нотулами Гефора на зеленой дороге к Обители Абсолюта.

Не зная, что тут еще предпринять, я помахал ему и крикнул в ответ:

– Сегодня что ж, Новый год?

Улан, тронув шпорами бока дестрие, галопом подъехал ближе.

– Ну да! День летнего солнцестояния, начало нового года вящей славы Автарха!

Я покопался в памяти, припоминая любимые присказки Иоленты.

– Чье сердце – священный храм для подданных.

– Ловко запущено! Я – Ибар из Семьдесят восьмой ксенагии, и нынче мне – вот невезение! – выпало патрулировать эту дорогу до самого вечера.

– Но пользоваться дорогами в этих краях законом, надеюсь, не запрещено?

– Ни в коей мере. Если ты, конечно, удостоверение личности готов предъявить.

– Да. Да, разумеется, – ответил я и подал улану выписанный Маннеей охранный лист, о котором уже успел позабыть.

Когда меня останавливали по пути к Последнему Приюту, я оба раза ни на миг не усомнился в том, что допрашивающие меня солдаты неграмотны. Каждый глядел на пергамент, глубокомысленно хмуря брови, но, скорее всего, из написанного не понимал ни слова, а попросту любовался печатью Ордена да ровным, энергичным, хотя и несколько необычным, почерком шатлены Маннеи. Улан же читать, безусловно, умел: взгляд его заскользил вдоль строк и даже, кажется, чуть задержался на словах «почетное погребение».

Наконец он аккуратно свернул пергамент, однако оставил его при себе.

– Итак, ты – слуга Пелерин.

– Имею честь быть таковым.

– Значит, ты просто молился… а я поначалу подумал, будто разговариваешь с самим собой. Сам я всей этой религиозной чепухи не приветствую. Над нами штандарт ксенагии, за нашей спиной Автарх, а таинства да моления нам ни к чему… однако, я слышал, женщины они были добрые.

– Веры и во мне не намного больше, – кивнул я, – но в последнем ты совершенно прав.

– И ты был послан ими с поручением. Давно?

– Три дня назад.

– А теперь возвращаешься в их лазарет, что в Медиа Парс?

– Да, – вновь кивнув, подтвердил я, – и надеюсь добраться туда до темноты.

Улан покачал головой:

– Не доберешься. И не спеши туда, вот тебе мой совет.

С этими словами он вернул мне сложенный пергамент, а я спрятал охранный лист в ташку.

– Шел я не один, со спутником, но в дороге мы разминулись. Может быть, ты его видел?

Выслушав описание мастера Аска, улан отрицательно покачал головой:

– Буду поглядывать. Если встречу его, объясню, куда ты пошел. А пока… не ответишь ли на кое-какой вопрос? Вопрос не по службе, так что, если захочешь, можешь просто сказать: не твое, дескать, дело.

– Отчего же, отвечу, если смогу.

– Что ты намерен делать, когда уйдешь от Пелерин?

– Да я пока не думаю от них уходить, – слегка опешив, ответил я. – Может, когда-нибудь, в будущем, но…

– Тогда подумай о службе в легкой кавалерии. Парень ты, вижу, здоровый и исполнительный, таким мы рады всегда. Проживешь вдвое меньше, чем в пехоте, зато служить у нас вдвое веселей.

С этим улан пришпорил дестрие и умчался, оставив меня размышлять над услышанным. Заночевать у дороги он явно советовал не в шутку, всерьез, однако эта-то серьезность и заставила меня поспешить дальше. По счастью, ноги у меня длинные, так что в случае надобности идти я могу с той скоростью, с какой человек обычный бежит рысцой. Стремительно шагая вперед, я выкинул из головы все мысли о мастере Аске и о собственном бурном прошлом. Возможно, дух мастера Аска по-прежнему следовал за мной, а может, витает рядом даже сейчас, но, если и так, об этом я по сей день остаюсь в неведении.