Меч и Цитадель

Во-вторых, мне стало ясно, насколько трудно одолеть человеческое стремление к самовыражению. Казалось бы, асцианский народ с давних пор приучен говорить только голосом повелителей, но асциане создали из их речений новый язык, и, выслушав рассказ пленного, я вполне убедился в его способности выразить этим языком любую мысль, какая ни придет в голову.

В-третьих, я снова, в который уж раз, подивился, сколь многогранной становится любая сказка в устах очередного рассказчика. Да, историю проще рассказанной асцианином трудно себе представить, но какой смысл он вложил в нее? Хвалу в адрес Группы Семнадцати? Вроде бы да: убоявшись одного их имени, злодеи обратились в бегство. А может, вовсе не хвалу – обличение? Тоже возможно: в конце концов, они трижды выслушали жалобы честного человека, но, кроме как на словах, ничем ему не помогли, а сделали бы нечто большее или нет – о том в сказке не говорилось ни слова.

Не узнал я, слушая асцианина с Фойлой, только самого для меня интересного: с какой целью Фойла позволила асцианину участвовать в состязании? Просто из озорства? Судя по проказливым искоркам в ее глазах, в это нетрудно было поверить. А может, он вправду чем-то привлек ее? В это поверить оказалось гораздо труднее, но ничего невозможного я в подобном обороте не находил. Кто из нас не видал, как привлекают женщин мужчины, напрочь лишенные каких-либо привлекательных черт? Вдобавок Фойла явно многое знает об асцианах, а этот – отнюдь не из простых солдат, раз уж обучен нашему языку… Может, она у него какой-то секрет хочет выведать?

А что могло двигать им самим? Мелитон с Гальвардом обвиняли друг друга в том, что каждый вложил в историю некий подспудный смысл. Может, и асцианин поступил так же? Если да, то наверняка с тем, чтобы сказать Фойле – да и нам, остальным, – что умрет, но не сдастся.

XII. Виннок

В тот вечер ко мне заглянул еще один визитер – один из бритоголовых рабов ордена. Я, сидя на койке, пытался завести разговор с асцианином, а он, подойдя, присел рядом.

– Ты помнишь меня, ликтор? – спросил он. – Меня зовут Виннок.

Я отрицательно покачал головой.

– Это я мыл тебя и заботился о тебе в ночь твоего появления, – пояснил он. – И ждал, когда ты окрепнешь, чтобы поговорить. Пришел бы еще вчера вечером, но ты был с головой погружен в разговор с одной из наших послушниц.

Я спросил, о чем ему хочется поговорить со мной.

– Я только что назвал тебя ликтором, и ты не стал возражать. Ты вправду ликтор? Той ночью ты был одет как один из них.

– Я был ликтором, – ответил я. – Просто другой одежды у меня нет.

– Был, но больше в ликторах не служишь?

– Нет, – подтвердил я, покачав головой. – А сюда шел, чтоб поступить на армейскую службу.

– А-а, – протянул раб и на время отвел взгляд в сторону.

– Не сомневаюсь, так делают и другие.

– Да, изредка. Большинство вербуют или силой забривают в солдаты на юге. На север, как ты, за этим идут немногие – те, кому хочется в определенную часть, где служит друг или родственник. Солдатская жизнь – она…

Запнувшись, Виннок умолк. Я тоже молчал, ожидая продолжения.

– По-моему, солдатская жизнь очень похожа на рабскую. Правда, сам я в солдатах никогда не служил, но разговаривал со многими.

– Неужто твоя жизнь так тяжела? Я думал, Пелерины – хозяйки добросердечные. Тебя здесь бьют?

Раб улыбнулся и повернулся ко мне спиной:

– Ты был ликтором. Что скажешь об этих шрамах?

В сумерках я едва мог разглядеть их и потому, не полагаясь на зрение, легонько ощупал рубцы.

– Скажу лишь, что оставлены они плетью, причем очень давно.

– Да, в то время мне не исполнилось и двадцати, а теперь уж почти пятьдесят. А плетью орудовал человек в таких же черных одеждах, как у тебя. Долго ли ты пробыл ликтором?

– Нет. Можно сказать, всего ничего.

– Стало быть, мало что знаешь об этом занятии?

– Вполне достаточно, чтоб исполнять обязанности.

– И это все? Человек, бичевавший меня, сказал, будто он из гильдии палачей. Я-то думал, ты, может быть, о них слышал…

– Да, слышал.

– Так это не выдумки? Мне говорили, будто они давным-давно повывелись. Но палач, бичевавший меня, утверждал иное.

– Насколько известно мне, они существуют и по сей день, – сказал я. – Не помнишь ли ты случайно, как звали палача, что тебя высек?

– Назвался он подмастерьем Палемоном… А-а, вижу, ты его знаешь?!

– Знаю. Одно время он был моим наставником. Сейчас уже совсем стар.

– Выходит, он до сих пор жив? А ты с ним еще увидишься?

– Вряд ли.

– Мне б самому его повидать… ну, может, когда-нибудь свидимся. В конце концов, на все воля Предвечного. Вы, молодые, живете, ни о чем не задумываясь, – уж я-то знаю, сам в твои годы такой же был. Ты уже понимаешь, что это им продиктованы все наши поступки?

– Возможно.

– Поверь, не «возможно», а так и есть. Я ведь куда больше твоего повидал. Ну а поскольку это так, может статься, с подмастерьем Палемоном мне встретиться не суждено, но ты был приведен сюда, чтоб передать ему от меня кое-что.