Меч и плуг(Повесть о Григории Котовском)

Опустив шашку, чтобы больше затекла рука, Котовский пригибался к конской гриве и не спускал глаз с человека в чалме, которого он наметил для себя. Орлик привычно забирал вправо, чтобы всаднику было удобно рубить налево, с резким поворотом корпуса и упором в стремя.

Сближаясь, Назаров целился, кривя лицо, и безостановочно палил из маузера. «Дурак… На скаку-то!»

Скачущие рядом бойцы стали забирать сильнее, выделяться вперед, но сам он продолжал уверенно целиться в Назарова, с расчетливой медлительностью занося над головой шашку. Остальные для него сейчас не существовали.

Все произошло как бы мгновенно, невосприимчиво для глаза и сознания: короткий и высокий вскрик сшибания, остервенелое взвихрение случайных схваток и, наконец, великое безмолвие рубки…

Уцелевшие бандиты нахлестывали лошадей и, думая только о спасении, со всех ног удирали кто куда: одни скакали к деревушке, где с утра дежурила засада с пулеметами, другие надеялись скрыться в той стороне, где дремало непролазное болото. Все другие пути были отрезаны.

Поле, остывшее от атаки, запахло необычно — травой. Там, где положено расти хлебу, вот уже который год шла в рост сорная трава. Шатались от усталости кони со скорбными человечьими глазами, сошли на землю люди.

После сражения под Бакурами в плен попал адъютант Антонова. Он рассказал, что главарь восстания с самого начала боя не стал дожидаться исхода и незаметно скрылся. С ним ушли брат Дмитрий, денщик Алешка, комендант Трубка с женой и сестрой. Следы этой кучки затерялись в глуши Рамзинских болот. (Антонов вместе с братом будет убит год спустя в деревне Нижний Шибряй, в избе своей любовницы Натальи Катасоновой.) И хоть в лесах скрывались еще два полка под командой хитрого и осторожного Матюхина, Тамбовский губкомпарт опубликовал сообщение:

«Банды Антонова разгромлены. Бандиты сдаются, выдавая главарей. Само крестьянство отшатнулось от эсеровско-бандитского правительства. Оно вступило в решительную борьбу с разбойничьими шайками…»

Глава пятнадцатая

— Конь какой добрый! — похвалил комбриг, оглядывая великолепные стати мартыновского жеребца. — Чей такой?

Мартынов приосанился:

— Трофей, Григорь Иваныч. В бою добыл.

— Под Бакурами?

— А где ж еще? Там наши многие разжились.

— Тогда плохо, Константин. Это не тот трофей. Ты его обязан хозяину отдать.

Чернявое лицо Мартынова расплылось в самодовольной ухмылке:

— Поздно, Григорь Иваныч. Если б раньше чуток…

— Ничего не поздно! — оборвал комбриг.

— Поздно, — продолжал скалиться Мартынов. — Срубил я хозяина. И не пикнул. Ему теперь конь, как зайцу… кхе… Он на том свете пешком бегает.

— Это не хозяин, — Котовский, сдерживая бешенство, цедил слова и не позволял Мартынову отвести взгляд, — это бандит. А хозяин ждет. Может быть, уже ищет.

— Ну, если объявится… — с ложной готовностью уступил Мартынов.

— Объявится! — пообещал комбриг. — Отдай коня начхозу, понял? И смотри, я тебя знаю — сам проверю.

Мартынов сразу скис, с сожалением провел рукой по лошадиной шее.

— Слазь, слазь, — поторопил его Котовский. — Что, сам не понимаешь?

— Да понимаю, Григорь Иваныч. Как не понять? А все ж таки жалко!

По распоряжению комбрига всех коней, отбитых у бандитов, согнали в село Рождественское. Хозяева, у кого антоновцы позабирали рабочих лошадей, могли туда явиться, узнать своих и получить их обратно.

В Шевыревке о приказе Котовского узнали в конце дня и засомневались: а нет ли здесь какого обмана? С какой стати отдавать то, что захвачено в бою?

Брат Емельяна, Степан, не стал дожидаться утра и отправился в Рождественское на ночь: невтерпеж. Отговорить его Алена не смогла. Всю ночь потом она не сомкнула глаз и прислушивалась: не едет ли? Степан вернулся счастливый. Свою лошаденку он отыскал и привел домой.

— Эх вы, хозяева! — кряхтел он, устраивая донельзя отощавшую конягу в сарай. — Ее на дрова испилить…

— Руки есть, рук не жалко, выходим, — проговорил Емельян, наблюдая тихую хозяйскую радость брата. Съездив в Рождественское, Степан будто ожил. Лошадь — она всему хозяйству основа. Кроме того, Степан считал, что, если возвращают лошадей, значит и с новым налогом не будет никакого обмана. Как Ленин сказал, так и выйдет.

Он рассказывал, что народу за лошадьми понаехало — гибель. Ну, известно, кому удача, кому нет. На обратном пути Степан разговорился с мужиком из деревни Холмы, тот жаловался, что уцелевшие после Бакур бандиты позабыли всякую совесть: «Разгасились на человеческую жизнь — никакого уему нет».

— Наши будто шалыганят, миловановского парня видели.

— Шурку? — удивился Емельян. — Все еще живой, выходит?

— Говорят, о доме соскучился. Не завернул бы.

— Пускай бы завернул! — У Емельяна сами собой сжались кулаки. — Уж мы бы его встретили!