Меч и любовь

Франс не выдержал этого напора и во всём признался:

– Да, я был возле укрытия. Это правда. Но это не я его выдал, – стал божиться Франс.

И Франс всё рассказал по порядку, что случилось в тот момент, утаив, однако, истинный смысл своего посещения укрытия. Трудно сказать, поверила девушка оправданиям Франса или нет, но до конца она не стала его слушать, он был противен ей, чувство дружбы улетучилось. Катрин перебила его оправдания, перемешанные с сожалением о случившемся, и уходя, резко сказала напоследок:

– Ладно, теперь нужно думать, как спасти моих бедных отца и мать. Приходи вечером к лодке, подумаем.

Франс в расстроенных чувствах вернулся домой. Любовь к этой гордой, самоуверенной и не в меру сдержанной девушке окончательно вскружила ему голову и торжествовала над ним. Он забыл о своём относительно знатном сословии среди селян, зажиточном хозяйстве отца и той немалой доли богатства, которая переходила к нему в случае женитьбы. Ради этого многие девушки прибрежного селения готовы были отдать свою руку и сердце толстячку Франсу. В думах о своей возлюбленной Франс дождался вечера и побрёл к условленному месту. Катрин на месте не оказалось. Франс подождал немного и уже собрался идти к дому Катрин, как вдруг услышал тихие удары какого то предмета о борт лодки. Франс подошёл к лодке и заглянул за правый борт. От увиденного, он чуть было не потерял рассудок. Его оцепенение длилось неизвестно сколько, во всяком случае, для него. О борт лодки волной билась окровавленная голова Катрин. Тело её было погружено в воду, левая рука защемлена между веслом и бортом лодки. Она была мертва. Во всяком случае, так показалось Франсу. Начало темнеть. В ужасе Франс попятился не разворачиваясь. И задом побежал от лодки. Затем на что-то натолкнулся и упал. После этого, развернувшись, на четвереньках, продолжал бегство. Постепенно, поднявшись в полный рост, стуча зубами, помчался в неизвестном направлении. Когда прошёл приступ всепоглощающего страха, Франс остановился. Переведя дух, он стал обдумывать, ситуацию. Когда он в мыслях дошёл до мёртвого тела Катрин, над страхом возобладали чувства к ней. Ему стало ужасно стыдно за своё трусливое бегство. Нужно было оказать помощь Катрин, возможно, она была ещё жива. Возвращаться назад оказалось гораздо дольше, чем он бежал. Уже окончательно стемнело. Природный страх подсказал ему, что к лодке одному подходить опасно, и он по дороге заскочил к своему приятелю, попросив его пройти с ним, так как он, якобы, слышал чьи-то крики. Подойдя с приятелем к лодке, Франс внимательно всё кругом осмотрел и даже несколько раз подныривал под лодку, но тела Катрин так и не обнаружил. Она, по-видимому, утонула, решил Франс. Ненависть к своей трусливой натуре переполняла его. Ни с чем они вернулись домой. А утром по селению разошлась весть о том, что пропала Катрин – единственная дочь бедных родителей, которые по «милости» Генриха оказались в заточении подвалов замка.

Глава 11

Удар, который случился с Генрихом, стоил ему два дня беспамятства. Но благодаря мощному телесному здоровью он быстро встал с постели и чувствовал себя физически уверенно. Думы о дочери опять овладели им. Генрих постоянно ловил себя на мысли, что он один. Конечно же, рядом были люди, но они, как мыши, ныряли в норы при появлении Генриха. Естественно, в том состоянии, в котором он находился в последнее время, никому не хотелось попадать под его горячую руку и суровый взгляд. Да и чужие все они были для него – льстивые, трусливые и в глубине души ненавидящие его. Тем не менее, жизнь продолжалась.

На следующий день Генриху привели старика – отца Дамиана, он уже несколько дней безрезультатно пытался попасть к своему господину. Генрих соблаговолил принять старца. Отец Дамиана с порога упал на колени и, расплакавшись, стал молить своего господина пощадить сына. Старик припомнил все заслуги свои и сына перед Генрихом, во время войны и в засушливые времена, когда вовремя отдавал подати. И то, как Дамиан не раз защищал честь замка на ристалищах многих турниров, не будучи рыцарем. Последнее заинтересовало Генриха. Он велел подняться старику и налил ему вина, так как его речь стало трудно понимать.

– Ладно, старик, я подумаю над твоим прошением и, возможно, отпущу твоего отпрыска. Только знай, эту свободу он сполна должен отслужить, – сказал Генрих.

– Да, мой господин. Да хранит вас бог, – всхлипывал старик. – Я всем говорил, что у вас чуткое сердце.

– Хорошо, хорошо, а сейчас убирайся. Я должен поговорить с твоим сыном, – отрезал Генрих и сделал знак старику, чтобы он покинул замок.