На том, и порешили. В процессе трапезы рыцари поведали Генриху о цели своего путешествия. Все они направлялись на ежегодный рыцарский турнир, который в этом году должен был проходить в феодальном поместье Рауля Ланьяка. Такие праздничные турниры стали проводиться молодым французским королём Филипом вторым, недавно, и цель их была не столько увеселительной, сколько примирительной. Этим самым совсем еще юный король пытался хоть как-то, выражаясь современным языком, усадить за стол переговоров враждующие стороны и прекратить междоусобные опустошающие войны, среди баронов. Отчасти ему это удавалось, отчасти нет. Основная же цель короля в конечном счёте сводилась к объединению враждующих между собой феодалов и к укреплению границ французского государства, которые трещали по швам в связи с набегами многочисленных внешних врагов. К Генриху Альбре это не относилось, так как ни при каких обстоятельствах он не собирался примиряться с Раулем Ланьяком, не смотря на прошедшие годы. Да и короля он особо не боялся, потому что, до Филиппа второго, короли в силу своей слабости не играли большой роли в объединении государства и феодалы им не подчинялись в силу своего могущества. К ним относился и Генрих Альбре. Но Филипп второй был грамотным полководцем и дипломатом и постепенно подбирался и к огромным владениям графа Генриха Альбре. Как и Генрих Альбре, многие бароны давали понять Филиппу, что он лишь номинальный король и должен вести себя тихо. Вместо этого он разбил их по одиночке и всё стало по местам в плане подчинения. Поэтому не за горами была очередь Генриха и других не подчиняющихся баронов, в плане сильной королевской власти и объединения страны, против иноземных захватчиков. Поэтому когда рыцари предложили Генриху присоединиться к ним и поехать на праздник к Раулю Ланьяку, он категорически отказался. Генрих очень чтил своих восточных соседей, с которыми жил в дружбе и согласии, поэтому он ёщё раз предложил рыцарям немного задержаться и погостить у него. Но Кристоф, который возглавлял группу рыцарей, категорически отказался от гостеприимства, поскольку спешил встретиться с королём, который также намеревался прибыть на рыцарский турнир и празднества по этому случаю. Генрих не стал их отговаривать, поскольку и без того у него хватало внутренних проблем. О том, что произошло с дочерью, Генрих не обмолвился ни словом, хотя Кристоф очень хорошо знал дочь Генриха, Люцию. И даже когда Кристоф попросил встречу с Люцией перед отъездом, Генрих под надуманным предлогом не дал состояться этой встрече Оказав дорогим гостям необходимый приём и проводив их в дальнюю дорогу, Генрих вновь обратил всё своё внимание на дочь. Лилиан, вырванная безжалостной рукой из своей очень замкнутой жизни и брошенная в этот неведомый круговорот, чувствовала себя на грани умственного помешательства. Она забилась в дальний угол комнаты и не выражала никакого либо желания с кем-то общаться. В комнате находились две девушки-служанки, которые ранее заботились о Люции. Они со страхом смотрели на Лилиан и своего господина. Генрих незамедлительно прогнал их. Пробыв в комнате больше часа, он вышел совсем обескураженный, так как выяснилось, что Люция потеряла дар речи. Злоба переполняла Генриха. Он готов был поубивать многих собственноручно, лишь бы узнать истину. Удар был нанесён ему в самое сердце, поскольку дороже Люции в жизни у него не было никого. Она была целью и смыслом его жизни. Расчёт Астора оказался очень точным. И самым главным гарантом этого расчёта было то, что Лилиан как две капли воды была похожа на Люцию, а главное – она была глухонемой и естественно ничего о себе не могла поведать. Немного остыв, Генрих собрал имеющихся у него лекарей и велел осмотреть дочь. А прислуге тщательно ухаживать за ней и ни в коем случае не распускать языки, в противном случае он обещал их отрезать. Весть о том, что нашлась Люция, быстро распространилась по замку и его окрестностям. Многие облегчённо вздохнули, так как прекратились поиски, сопровождавшиеся притеснениями всех сословий. А поскольку многие любили Люцию, то и радовались искренне. Однако в замке заметили, что с момента возвращения Люции их хозяин не повеселел, а напротив, стал ещё угрюмее и раздражительнее. Приближённые терялись в догадках. Только одному человеку Генрих доверял безоговорочно. Это был…его шут. Звали его Эрик. При посторонних, Генрих особо не общался с ним, зато когда было особенно трудно, Генрих призывал к себе Эрика и изливал ему душу, после чего выслушивал совет. Шут никогда не давал прямолинейных советов, напротив, то, что он высказывал, имело двоякий, а то и троякий смысл и даже порой не по теме. Тем не менее, Генрих находил в его дурацких советах какую-то зацепку, с помощью которой часто выходил из трудного положения. Эрик достался в наследство Генриху ещё от отца и в данный момент был дряхлым, сморщенным, старым карликом. Никто в замке не знал, сколько ему лет. В детстве Генрих подолгу любил играть с шутом. И став взрослым, он внутренне продолжал любить Эрика. Эрик платил ему той же благодарностью. И даже однажды спас своего хозяина от явной смерти, пожертвовав своим здоровьем. За своё долгое пребывание в замке Эрик многое видел и многое познал. Так как всё видел со стороны, через стеклянную стену, ибо его никто не принимал всерьёз и не придавал ему значения. Разве что смотрели на него, как на забавную игрушку. Эрик знал абсолютно всё, что делалось в замке и за его пределами, поскольку, куда бы он ни приходил, от него ничего не скрывали, считая его полным дураком. Впрочем, этот образ он сам себе создал и никогда с ним не расставался. Так легче и удобнее было жить в его положении. Итак, шут Эрик был в курсе всех событий в силу своих скрытых феноменальных способностей и мог даже воздействовать на эти события. Вот и на этот раз, по прошествии трёх дней, Генрих, так ничего и не выяснив относительно состояния дочери, призвал к себе Эрика. Шут с добродушной улыбкой, как будто ничего не случилось, позванивая золотыми колокольчиками на своём серебряном обруче, в низком поклоне предстал перед своим господином. Генрих сразу начал с сути дела. Рассказав всё про Люцию, он закончил в сердцах: